Валерий Павлович забубнил тихонечко, что выпил совсем немного, да и как тут было не выпить, если… При этих словах он быстро снял летную шинель, фуражку, скинул сапоги и увлек жену в комнату. Прикрыв за собой дверь, он подхватил Ольгу на руки и закружил пискнувшую от ужаса и восторга женщину по комнате.
– Да что с тобой, волгарь? – шептала она, боясь разбудить детей. – Что случилось? С ума сошел?..
– Ой, Олька, что случилось! Ты и представить себе не можешь, – Чкалов наконец опустил жену и, крепко прижав к себе, усадил ее рядом на диван. – Не поверишь, где я сегодня был. Сам бы не поверил.
Он коротко рассказал жене о событиях прошедшего дня, сказал, что отныне он – не летчик-испытатель комбриг Чкалов, а старший майор государственной безопасности, заместитель народного комиссара внутренних дел.
– А потом… Нет, Олёк, все равно мне не поверишь! – Валерий Павлович тряхнул кудрями. – Сам бы, если бы мне рассказывали – ввек бы не поверил!..
– Да говори уже! – Ольга шутливо ткнула его в бок крепким кулачком. – Говори, а то поколочу!
Чкалов вдруг отодвинулся и пристально посмотрел жене в глаза:
– Слушай меня внимательно, Оленька. Все, что я сейчас тебе расскажу – государственная тайна, и говорить об этом никому нельзя. Даже самому товарищу Сталину, понятно?
– Сталин не знает? – изумилась Ольга. – А как же?..
– Знает. Он почти все знает, не знает только, что ты сейчас тоже знать будешь. И знать не должен, – он вынул из кармана коробку папирос и яркую, какую-то странную, похожую на леденец зажигалку.
Закурил, затянулся.
– Оль, нашим советским ученым удалось установить контакт с будущим. Не перебивай! – сказал он грубовато, заметив, что Ольга порывается что-то спросить. – Как – я сказать не могу, объяснить не сумею. Знаний, извиняюсь, не хватает. Университет надо было кончать, чтобы такое понимать. Но вот это, – он протянул ей зажигалку, – это – из будущего.
Она взяла странную зажигалку, сделанную словно бы из цветного стекла, но удивительно легкую. Внутри переливалась какая-то прозрачная жидкость.
– А куда бензин наливать? – спросила она.
Чкалов коротко рассмеялся:
– Это не бензин, а сжиженный газ. А еще я видел оружие из будущего. Прибор, в котором можно ночью видеть. Не как днем, конечно, но видно порядочно. А еще фильмы смотрел. Про будущее. Знаешь, а там здорово… – Он докурил папиросу, смял ее в пепельнице, прижал жену к себе покрепче. – Представляешь, Оль, там автомобилей на улицах – больше чем людей! А какие там самолеты летают! «Ишачок» можно в фюзеляж затолкать, да не один, а штук десять, наверное. Представляешь: один самолет может сразу сто десантников перевезти. Или два танка. Они танки с парашютами сбрасывают. Здоровенные! На море – только на самолетах летают… Летом, в отпуск – на самолете. В Египет, к пирамидам, представляешь? Четыре часа, и ты – в Египте! Здорово в будущем жить будет.
Он рассказывал, а она слушала до тех пор, пока не проснулся Игорь
[89]. Ольга смотрела на мужа и верила всему, что он ей рассказывал. И пошла готовить сыну завтрак с полным убеждением, что в будущем, которое уже не за горами, будет славная, прекрасная, светлая коммунистическая жизнь. Валерий Павлович смотрел на жену, на сына и остро жалел, что нельзя рассказать всем о том, что открылось ему. Вот только о человеке из будущего он никому не рассказал и рассказывать бы не стал. Не время еще. Слишком много вокруг врагов.
Москва.
Старомонетный переулок
Надежда Никитина открыла ключом дверь и вошла в длинный коридор своей квартиры. Темный и длинный, он был заставлен разной рухлядью, на стене висели два велосипеда и большое деревянное корыто. Осторожно лавируя между вещами, девушка пробралась к своей комнате.
Несмотря на поздний час, с кухни слышались громкие голоса соседок и сильно пахло чем-то кисло-горелым. Надя улыбнулась: опять тетя Маша выясняет у тети Моти и Фимы Моисеевны, кто это взял ее ершик для чистки примуса?
Грохнула дверь, и в коридор выскочила растрепанная и красная тетя Мотя. Увидев Надежду, она кинулась к ней:
– Вот ты, Надька, ты ж – власть наша! – закричала она на всю квартиру. – Что ж ты на эту чуму управы не найдешь?! Сама ж свой ершик вчерась кинула немытый, а сегодня разоряется! Это же разве дело?!
– Матрена Силантьевна… – начала Надя, но больше ничего сказать не успела.
Вслед за тетей Мотей в коридор вылетела тетя Маша и с места в карьер принялась честить ту на все корки.
– Ах ты ж, глаза твои бесстыжие! Девку-то почто в свои дела путаешь?! Наденька со службы, усталая, а тебе сразу – жалобиться! – Она замахнулась поварешкой, но, конечно, не ударила, а повернулась к Надежде и совсем другим тоном спросила: – Устала, Надюха? Есть хочешь? Хозяин убоинки принес, так я щей наварила.
Из-за закрытой фанерной двери раздался трубный бас дяди Тихона, трудившегося слесарем в трамвайном депо:
– И то дело! Надюха! Айда с нами щи рубать! А к щам и ишо кой-чего найдется…
– Я тебе, ироду ахонскому, вот сейчас покажу «кой-чего»! – взвилась тетя Маша. – Тебе б ночь-полночь – все винище хлестать! Ах ты ж!..
И с этими словами она метнулась в свою комнату.
Тетя Мотя покачала головой ей вслед, а потом повернулась к Надежде:
– Вот же ж характеру бог послал, – вздохнула она. – Истинный бог, чума!
Она прошествовала на кухню, где сразу же загремела посудой, громко охая и причитая. Кисло-горелым пахнуло сильнее.
Надя прошла к себе через комнату Фимы Моисеевны. Ее сын, семнадцатилетний Солик, еще не спал. Сидя в трусах и майке у стола, он читал при слабом свете лампочки под простым бумажным абажуром большую потрепанную книгу. Увидев Надежду, он покраснел, одернул майку и постарался спрятать голые ноги под скатерть. Надя улыбнулась, махнула рукой:
– Компривет
[90], Соломон! Что читаешь?
– Добрый вечер, – Солик покраснел еще сильнее. – Вот, «Отверженные» Гюго. Читали?
Книгу эту Надежда не читала, но содержание знала. А потому гордо кивнула:
– А как же. Очень полезная книга, – и, не желая развивать тему дальше, ушла к себе.
Надя знала, что несмотря на разницу в возрасте – почти десять лет, юноша влюблен в нее. Уже целых три года, с тех пор как ему исполнилось четырнадцать, Солик Беркович тайно вздыхал по своей соседке. Из-за этой любви он бросил занятия музыкой и записался в секцию стрельбы – в ту же самую, которую посещала и она. Очень неплохих результатов добился. А когда она задерживалась на службе, то очень часто находила на своей подушке то веточку сирени, то несколько полевых цветов – в зависимости от сезона. Летом на тумбочке мог стоять стакан спелого крыжовника или земляники, а однажды зимой она обнаружила на постели два мандарина. Надя долго бы гадала, откуда взялись эти фрукты зимой, но Фима Моисеевна похвасталась, что Солику в школе на елке дали три мандарина в подарке. «А Солик у меня такой хороший мальчик! Один мандаринчик мне отдал!»
