— Они не насыщаются. — Гюнтер наконец справился с кашлем. К вони он уже притерпелся. — Это видимость насыщения. Вкусно, но не особо питательно.
— Вы правы. Сушеная утиная лапка — скверный ужин. Что ж, доставайте вашу лапку, пока они не решили закусить чем-нибудь посущественней.
Доктор была права: ангар перед ними вспучился клубками лоснящихся щупальцев. В переплетениях блестели блюдца фосфоресцирующих глаз. Во взглядах криптидов явственно читался голод. Масса шелестела, извивалась, колыхалась, а главное, неумолимо надвигалась на двух людей, заполняя все пространство ангара подобно всходящему дрожжевому тесту или агрессивной биомассе из третьесортного ужастика.
Раковина сама собой возникла в руках Гюнтера. Низкий трубный рокот ужаса наполнил ангар, быстро загустев до паники. Секунда, другая, и живая волна остановилась, замерла в неустойчивом равновесии, чтобы распасться на отдельных криптидов. Через минуту весь пол был покрыт пульсирующими от наслаждения живыми кляксами. Спруты буквально растеклись по нанобетону, развернув слуховые воронки в сторону Гюнтера. Никто не хотел пропустить даже толику лакомой вибрации.
«Присоединяйтесь», — бросил Гюнтер мысленный посыл.
В басовый рокот вплелась мелодия флейты. Лавина эмоций развернулась доброй полудюжиной голосов и подголосков, окрасилась таким количеством тонов и обертонов, что кавалер Сандерсон ахнул:
«Да это же симфония!»
«Фуга, — насмешливо откликнулась доктор Ван Фрассен. — Переходим на позитив: мне трудно закрываться. У вас очень мощный эмо-напор».
Теперь уже вела флейта. Сменив раковину на свирель, Гюнтер держал ритм и в нужных местах вставлял басовые контрапункты. Тихая радость, веселый смех, домашний уют, живительное тепло утреннего солнца, умиротворение, сонная нега...
Уловив запрос, он с готовностью открыл свой мозг для полноценного ментального контакта.
— Все еще в голове не укладывается. — Голос Регины звучал в его сознании чисто и ясно. Если судить по тембру и интонациям, собеседница помолодела лет на двадцать. — У нас в подвале посольства сидят флуктуации континуума. Мы их кормим! Расскажи мне кто такое, и я бы легко поставила ему диагноз. Зато теперь кое-какие странности, похоже, находят свое объяснение.
— Какие именно?
Гюнтеру не было нужды напрягаться и формировать ответный посыл. Сейчас, когда барьеры рухнули, доктор Ван Фрассен, телепат-универсал высшей квалификации, сама легко читала все, что нужно.
— Все началось с моей Фриды...
* * *
(Двадцать лет отчаяния: продолжение)
Все началось с Фриды — карликовой химеры из провинции Оритака.
После первой атаки монстров любимица доктора Ван Фрассен начала куда-то пропадать с раздражающей регулярностью. Поначалу Регина беспокоилась, но химера всякий раз возвращалась сытая и довольная жизнью. В барсовой ипостаси она тщательно вылизывала окровавленную шерсть — ящера кровь не смущала, а коза (вернее, самка горала) в таких ситуациях носу наружу не казала — и заваливалась спать. Охотится, уверилась доктор, с облегчением убедившись, что кровь на Фриде принадлежит не химере. Город жил впроголодь, и тот факт, что зубастая красотка сама добывает себе пропитание, мог только радовать.
Вернувшись из очередной вылазки — должно быть, Фрида отыскала под стенами города тайный лаз, — химера притащила с собой добычу. Как честный зверь, она с гордостью выложила ее на пол перед хозяйкой. Разумеется, добытчица получила всю положенную ей долю восхищения и ласки; что же касается добровольного дара...
— Нет, — в один голос заявили оба биолога посольства. — Никогда такого не видели.
— Никогда, — подтвердили местные.
И сплюнули через левое плечо, отгоняя злых духов.
На вид загадочная тварь напоминала зайца — если бывают зайцы с рогами, острыми кривыми когтями и львиным хвостом. «Вольпертингер!» — хмыкнул Ник Зоммерфельд, припомнив похожего зверька из ларгитасского фольклора. Добычу подвергли всесторонним исследованиям, в ходе которых биологи цокали языками и обменивались возбужденными междометиями, большей частью в неприличном контексте. На следующий день задние ноги вольпертингера пропали. Как выяснилось после быстрого расследования инцидента, вечно голодный техник Ван Смет стащил аппетитные конечности псевдозайца из-под носа у биологов, зажарил и съел с печеной репой.
За техником установили круглосуточное наблюдение. Вопреки надеждам и ожиданиям, техник выжил и даже набрал вес. Съедобен, ахнули биологи, имея в виду вольпертингера. И кинулись ставить эксперимент за экспериментом. Все твари, время от времени посещавшие окрестности города, тоже оказались вполне калорийны и недурны на вкус, а биологи если и пострадали, так разве что от обжорства во имя науки.
В итоге борьба с чудовищами превратилась в промысловую охоту. Увы, Кейрин-хан быстро наложил свою загребущую лапу на все добываемое таким образом мясо. Если поначалу он выделял ларгитасцам их долю, то после некой истории — грустной, но удивительной, достойной, как говорили здешние сказители, быть записанной алмазными иглами в уголках глаз — хан сделал «охотничий приварок» дозволенным лишь семье посла: Нику, Регине и Артуру.
Почему?
Нет, вовсе не из-за снов и видений.
Вначале возникли слухи. Ларгитасцы не придали им значения: мало ли что сочинят невежественные аборигены, живущие в условиях постоянного стресса? Слухами заинтересовалась только доктор Ван Фрассен: воспоминания, яркие сверх меры, и сны, передающиеся от человека к человеку, — это было по ее части. Параллельно с этим у горожан отмечалось кардинальное улучшение памяти — даже глубокие старики-маразматики, которые еще вчера не узнавали детей и внуков, вдруг начали прекрасно, в деталях и подробностях, помнить всю свою жизнь едва ли не от рождения до сегодняшнего дня. Внимание небесной чародейки пугало горожан, они скрытничали, плохо шли на контакт, но в итоге — уговорами, серебром, а где и волшебной флейтой — Регина добилась своего. Доктор воочию увидела чужие сны, так походившие на реальность, дважды зафиксировала факт ментальной передачи — и отметила фотографическую память добровольцев из посольства, согласившихся на обследование. Абсолютная память ментала? Зачатки телепатии? Если это и была телепатия, то крайне ограниченная: люди делились друг с другом отдельными сновидениями, и ничем более.
Все, у кого наблюдался феномен, ели мясо пришлых тварей.
История началась Фридой, продолжилась слухами и снами, чтобы опять вернуться к Фриде. Химеры живут недолго. По человеческим меркам Фриде было уже лет девяносто — что весьма почтенно даже для долгожителей Ларгитаса. Возраст активный, спору нет, но старость все громче стучится в двери. Однако Фрида не только не старела, но, казалось, напротив: молодела с каждым днем. Пока не объявились монстры, все шло естественным чередом. Но с того момента, как химера начала охоту на тварей, Регина стала замечать: любимица выглядит на диво игривой и резвой, особенно в ипостасях барса и ящера-целофузиса.
