Коза, впрочем, тоже чувствовала себя отлично.
Что, если действие мяса чудовищ не исчерпывается трансляцией снов? Безукоризненной памятью? Что, если это и есть заветный эликсир молодости?! Тысячелетняя мечта алхимиков, фармацевтов, врачей и ученых?!
— Антический способ метаморфозы. Восстановление телесной матрицы...
— О чем вы, Гюнтер?
— Ваша химера. Здесь, под Саркофагом, только Фрида обладает способностью менять ипостаси. Антис переходит из малого тела в большое, и наоборот. Химера выбирает между ящером, барсом и козой. Все тела малые, но сам механизм перехода...
— Механизм?
— Да, неудачное слово. Пусть будет способ. У местных его нет, для них последствия ограничились психикой. Для ларгитасцев — аналогично. Ваша Фрида — оборотень. Она восстанавливает животные ипостаси, беря матрицы из генетической памяти организма. После диеты из флуктуаций она стала брать их из более молодых периодов своей жизни, как умеют это сами флуктуации.
— Откуда вам это известно?
— Сын рассказал. Мы то, что мы едим. Как тут состаришься, с такой диетой? Химера неразумна, она ничего не знает о смерти. Флуктуации, как я подозреваю, тоже. Мы знаем, и этот страх убивает нас не хуже старости или камня, упавшего на голову.
— Об этом я не подумала.
— У вас было о чем думать, кроме этого.
Слухи, сны, Фрида.
И наконец история подошла к главному: к бойцам.
В посольстве их было двое, модифицированных бойцов спецназа: Груша и Скунс. Подлинных имен не знал никто. Живучесть, выносливость, регенерация, координация движений, скорость реакции, колоссальный опыт силового и огневого противостояния — этим их способности не исчерпывались. Увы, за все приходится платить: срок жизни внутриутробных модификантов был жестко отмерен. Финал неумолимо приближался для обоих. Но быть может, пример Фриды поможет и Груше со Скунсом отодвинуть фатальный день?
Отбросив сомнения, доктор Ван Фрассен обратилась с просьбой к Кейрин-хану. Хан еще не запретил ларгитасцам употребление в пищу мяса тварей, но город сидел на голодном пайке, и подлинный хозяин города, железной рукой правящий за спиной шаха-марионетки, отбирал в пользу высочайшей семьи едва ли не всю заветную добычу. Наверное, Регина могла бы попросить ларгитасцев отдать умирающим спецназовцам жалкую долю, выделяемую для посольства. Да, могла — и после долгих колебаний решила, что уж лучше хан. Обитатели посольства дичали со скоростью, приводившей доктора в ужас. Их желание делиться чем бы то ни было стремилось к нулю и дальше — к отрицательным величинам.
«Зачем?» — спросил хан, славящийся лаконичностью.
Регина объяснила зачем. Она говорила честно, ничего не скрывая, зная проницательность хана и его мстительность по отношению к лжецам. Закончив объяснение, она добавила, что бойцами такого класса не разбрасываются. Особенно в условиях блокады города и регулярных нападений из-за стен. В защите города Груша и Скунс проявили себя наилучшим образом.
«Я подумаю», — кивнул хан.
Он думал три дня. Стоит ли продлевать жизнь могучим воинам? Что перевесит на чашах весов: потенциальная угроза или царственный прагматизм? Победил прагматизм. Захоти чужаки сесть на трон при посредстве своих богатырей, они бы уже это сделали. По крайней мере, попытались бы. Прошение чародейки было удовлетворено, и спецназ получил спецпаек из мяса монстров.
Увы, это не продлило им жизнь.
Оба тихо скончались в отведенный срок, известный им с точностью до минуты. Скунс пережил Грушу на три месяца. Регина провела последние часы у постелей обоих — и оба раза стала свидетельницей маленького чуда. Груша, тяжело раненный незадолго до начала эксперимента, исхудавший сверх меры Скунс — бойцы ушли без боли и страданий, не зная страха смерти, с какой-то особенной тихой радостью. Предсмертные образы, которые они послали доктору перед тем, как угаснуть, были на диво схожи. Ласковый солнечный свет нежно гладит кожу, по телу разливается тепло и умиротворение; и еще — ожидание.
Их ждали. Скунс и Груша возвращались домой, к родным и близким. Туда, куда стремились всю жизнь, где им рады, где все будет хорошо — отныне и навсегда.
Мертвецы улыбались даже тогда, когда их хоронили.
Нет, доктор не сказала об этом хану. Возможно, ему донесли. Возможно, так же умер кто-то из придворных, получавших спецпаек. Или до Кейрина дошли слухи, и он сам провел эксперимент, умертвив подходящего человечка — и внимательно наблюдая, как тот счастливым уходит в лучший мир.
В любом случае факт остается фактом: поставки «охотничьего приварка» в посольство прекратились, за исключением семьи посла. Если Кейрин-хан и не знал таких слов, как «стимулы» и «мотивации», он прекрасно умел ими пользоваться. Слово «символ» он знал наверняка. В частности, символ высочайшей милости, которой при желании могут и лишить. В джинне, чародейке и после хан был заинтересован — да, именно в такой последовательности. Что же до остальных чужаков... Польза от них была мизерной. Знания? Знания хороши, когда их можно воплотить на практике или продать. Практика сузилась до крайности, продажа в условиях блокады исключалась. Военная помощь? Аккумуляторы садились, небесное оружие отказывало, а в рубке на саблях ларгитасцы проигрывали местным воякам. Хан рассматривал чужаков как потенциальных заложников — на случай, если кто-то из означенной троицы возжелает проявить норов. Но заложник, который умирает без мучений, с улыбкой на губах, — плохой заложник. Таким и пожертвовать легко.
Значит, никакого спецпайка. Воля владыки не обсуждается.
Выполняйте все, что я прикажу, без слов уведомил Кейрин-хан, и никому не придется умирать: ни с радостью, ни в мучениях.
* * *
— Через месяц меня вызвали во дворец, — сказала доктор Ван Фрассен, запирая замок на воротах ангара. — Если честно, я удивилась.
— Зачем? — спросил Гюнтер.
Он слышал, как в ангаре недовольно ворочаются криптиды, выходя из эмо-транса. Вкусняшки закончились, а голод никуда не делся.
— Кейрин заставил меня присутствовать при смерти молодого шаха. У хана теперь был внук, наследник престола, и Хеширут стал не нужен. Официально шах умирал от заворота кишок. Думаю, его попросту отравили.
— Не понимаю. Вы-то ему зачем? Засвидетельствовать смерть?!
— Вы действительно не понимаете?
— Абсолютно.
— Великий Космос, как же я вам завидую! Жизнь здесь испортила меня. А ведь и я была такой же наивной девочкой.
Гюнтер обиделся:
— Не так я наивен, как вам кажется. Хан отравил шаха и вызвал вас. Он что, идиот? Вы же могли все понять!
— Нет, Кейрин не идиот. Я могла все понять, для этого меня и вызвали.
— Бред!
— Ничего подобного. Я все поняла правильно и передала другим. Если Опора Трона не моргнув глазом умертвил шаха, отца собственного внука, то мы, пришельцы, для него — пыль, прах, никто. Наши жизни стоят дешевле плевка на дороге. Мы хотим их сохранить? Значит, надо беспрекословно повиноваться хану. А заодно Кейрин продемонстрировал, что умеет быть гуманным.
