Гюнтер фыркнул:
— Ага! Можно подумать, я для них — светоч истины!
Брамайн пожал плечами, что в его положении было подвигом.
— Вы бы не могли сесть по-человечески? У меня от вас голова кругом идет!
— Я исследую возможности своего тела и духа.
— Завязываясь морским узлом?
— В том числе.
— И как результаты?
— Восемьдесят четыре асаны даны Рудрой Адинатхом обычным людям, — речитативом затянул брамайн. — До выхода в большое тело я знал триста десять. Теперь...
— Что теперь? Триста двадцать?!
— Эта асана — пятьсот двадцать седьмая. Рудра Адинатх, Благой Владыка, знает восемьдесят четыре тысячи разнообразных асан. Кстати, вы мне мешаете.
В сердцах Гюнтер едва не плюнул на пол. Исследователь!
— Когда станете Рудрой, сообщите в письменном виде, — бросил он через плечо. — А я, так и быть, поработаю светочем за нас обоих. Мой язык знает десять тысяч разнообразных асан.
Настало время выполнить обещание.
— Итак, — объявил посол, — наши гости в вашем распоряжении.
— Мы не всеведущи, — уточнил Гюнтер.
Он старался быть ироничным, но в зале никто не улыбнулся.
— Что творится дома? На Ларгитасе?
— Нас бросили?
— Похоронили?!
— Тише, дамы и господа! — Посол воздел руки. — Тише! Не все сразу!
Гюнтер встал.
— Позвольте, я отвечу?
Вопрос болезненный, но не худший из возможных. Ситуация с Саркофагом была ему известна, что называется, из первых рук. Две смены «слухачом», это вам не кот начихал!
— Вас не бросили. Все эти двадцать лет...
Проклятая секретность! Знай он правду раньше... С другой стороны, что бы это изменило? Исследовательская станция. Спутники и корабли на орбите. Многолетние попытки достучаться — или поймать малейший отклик из-под Скорлупы. «Взлом», просвечивание. Зондирование во всех возможных диапазонах. Бригады менталов. Вахта за вахтой.
Нулевой результат.
Его слушали молча. Каменные лица, желваки на скулах. Сжатые кулаки. Слово «Саркофаг» не прозвучало ни разу, но кавалеру Сандерсону все время казалось, что он произносит надгробную речь. Мертвецы слушали, мертвецы злились. Неосознанным движением мертвецы брались за рукояти сабель и кинжалов.
— И это наша хваленая наука?!
— Засранцы!
— Бездельники!
— А теперь они, значит, создали антиса?
— Вместо того, чтобы спасать нас?
Вопрос повис в воздухе, в душной тишине, грозя камнем рухнуть в болото зала. Будь осторожен, велел себе Гюнтер. Этот камень способен превратить болото в океан, а круги по стылой жиже — в цунами.
— Да, Натху — антис. Но он — не результат экспериментов.
— Что же тогда он?
Гюнтер с трудом проглотил это презрительное «что».
— Он — мой сын.
— Антис — сын ларгитасца?!
— Имя! Его имя!
— Оно брамайнское!
— Да, Натху — брамайнское имя. — Гюнтер искренне позавидовал невозмутимости Горакша-натха. Казалось, террорист находится не здесь, а дома, на Чайтре, на другом конце Ойкумены. — Его мать — брамайни. Она дала имя нашему сыну.
— Полукровка?!
— Невозможно!
— Извращенец!
— Позор!
— Он спал с брамайни!
— Сделал ей ребенка!
— Признал этого ребенка!
— Это плевок в чистоту расы!
Не все ларгитасцы бесновались и выкрикивали оскорбления. Многие выглядели ошарашенными, сбитыми с толку. Молча они пытались переварить эту невероятную информацию. Но и возмущенных горлопанов хватало с лихвой. Надежда угасла, над углями курился ядовитый дымок. Он шибал в горячие головы так, что сворачивал мозги набекрень. В таких ситуациях ищут не выход, а виноватых.
— Черт побери вас всех! — заорал Гюнтер в ответ. — Вы что, совсем ума лишились?!
Ему было больно, очень больно. Так бывало в интернате, в начальных классах, когда он еще только учился ставить блоки от наплыва чужих эмоций. Но в интернате он никогда не сталкивался с вторжением такого накала — и такого спектра. Гюнтер стоял голый в окружении мучителей, его обливали крутым кипятком ненависти и отвращения.
— Это же прорыв! Натху — первый ларгитасский антис! Первый в истории! Он увлек нас в волну! Привел сюда! Впервые за двадцать лет к вам кто-то пробился! Хоть кто-то! А вы...
— Вы-то пробились! — крикнули из задних рядов. — Вы пробились, а мы огребаем!
— Толку от вас!
— Одни проблемы!
— Мы думали, они спасатели! А они беженцы!
— Чего от вас хочет Кейрин?!
— Да, чего?!
— Хочет от вас, а расхлебывать нам!
— Зачем ты притащил сюда грязного энергета?!
— Он что, твой родич?!
— Тесть?!
— А если и так?!
В руках возникла раковина. Гюнтеру стоило колоссального труда не накрыть зал волной паники. Это не враги, убеждал он себя. Нет, не враги. Враги, отвечало эхо. Взгляд упал на доктора Ван Фрассен. Тонкие пальцы женщины оглаживали серебряную флейту, демонстрируя близость нервного срыва. Но Регина еще держалась, не вмешивалась. Посол Зоммерфельд был белей мела. У них стресс, без слов выкрикнул Гюнтер-медик, обращаясь к Гюнтеру-невротику. У всех стресс, злобно откликнулся невротик. Они напуганы, настаивал медик. Двадцать лет они проторчали под Саркофагом, под властью этого тирана Кейрина. Видели, как умирают их товарищи. Выжила едва ли половина. Они больны, а ты врач. Надо быть к ним снисходительней...
— Он его еще и защищает!
— Семейка уродов!
— Проблемы! Из-за них у нас проблемы!
— Он врет!
— Лжец!
— А ты что молчишь?
— Да, ты! Я к тебе обращаюсь, обезьяна!
— Язык проглотил, тупой энергет?!
— Господа!
Посол хотел урезонить присутствующих, но голос Зоммерфельда утонул в общем гаме.
— И вы, — Горакша-натх встал; похоже, хваленому терпению йогина имелся предел, — называете себя цивилизованными людьми?
— Обезьяна умеет разговаривать?
— Что ты сказал?! Повтори!
— У вас плохо со слухом?
— У нас хорошо. А у тебя сейчас будет плохо...
Из задних рядов выбрался неопрятного вида долговязый мужчина. Засаленные шаровары, несвежая рубаха, подпоясанная кушаком, — он больше смахивал на шадруванского разбойника, чем на цивилизованного ларгитасца. Долговязый двинулся по проходу, на ходу извлекая из ножен длинную саблю.
