— Давай, Каспер!
— Покажи ему!
— Отрежь уши этой обезьяне!
— Господин Мертенс! — возвысил голос посол Зоммерфельд. — Уберите оружие!
Плевать хотел господин Мертенс на приказ посла. С наглой ухмылкой, глядя, как брамайн поднимает черный трезубец, как на остриях, потрескивая, мерцают голубые искры, долговязый играл саблей, готовясь к удару.
Распахнулись двери.
Их было трое: одноглазый крепыш в долгополом кафтане и шапке из черного войлока, расшитой золотом, а с ним — двое стражников с копьями. Крепыш, даром что кривой, сориентировался мгновенно. Знак стражникам, и тот, что слева, ускорил шаг. Подобно бильярдному кию, копье быстро и точно ударило Мертенса в голову. Буян рухнул как подкошенный. Жалобно зазвенела сабля, выпав из разжавшихся пальцев.
Стражник бил тупым концом копья — видимо, тоже был гуманистом.
— Я — Абд-аль-Ваккас, хайль-баши у стремени Опоры Трона, — возвестил крепыш, не удостоив Мертенса вниманием. — По повелению светоча вселенной, величайшего из великих, посольство взято под охрану. Слушайте и не говорите, что не слышали!
Абд-аль-Ваккас выдержал паузу и уточнил, пряча усмешку:
— Для вашей же безопасности. Выход за пределы посольства без личного дозволения Опоры Трона запрещен для всех. Повторяю: для всех без исключения. Нарушитель будет немедленно казнен.
Нимало не заботясь, поняли его или нет, одноглазый развернулся и вышел. Стражники вышли следом, с грохотом захлопнув за собой двери.
Контрапункт Не мешай мне жить, или Три раза «да»
Если ваша неудача никого не радует, вы зря прожили жизнь.
Если ваша неудача никого не огорчает, вы зря прожили жизнь.
Тераучи Оэ. Шорох в листве
— Папа, встань.
— Я не могу.
— Можешь. Давай, встаем вместе.
Маэстро потянулся к карлику, нащупал пучок моторика. За свою долгую жизнь кукольника, работающего с живыми марионетками, он делал это тысячу раз. Тысячу? Миллион! Корректировал походку, жестикуляцию, мимику. Превращал застенчивую дурнушку в королеву танцпола. Бездарного мима — в посредственного. Спортсмен, утративший кураж, обретал уверенность разбега и прыжка. Банкир, человек в футляре, выбирался из футляра и куролесил на свадьбе дочери. Серая мышка, жертва легиона комплексов, удивляла жениха в постели. И всегда где-то рядом, неподалеку, не привлекая к себе внимания, сосредоточенный и бесстрастный, сидел маэстро Карл, держа в невидимых руках чьи-то нити, собранные в пучок.
У менталов универсалами называют тех, кому доступны и мысли, и чувства объекта. У контактных имперсонаторов, подобных маэстро, универсалами считались те, кто был одновременно и вербалом, и моториком, управляясь с двумя пучками нитей объекта — речью и движением. Маэстро был не просто универсалом. В придачу к мастерству и способностям он обладал талантом и чутьем. Кое-кто утверждал: гений. «Льстецы! — смеялся маэстро. — Для гения я недостаточно психопатичен».
— Встань, Папа!
— Это поможет мне взлететь?
— Нет. Мы просто разминаем фактуру.
— Что мы делаем?
— Не важно. Вставай. Пройдись по двору.
— Я хожу. Великий Джа! Я снова хожу!
— А что тебя удивляет? Тоже мне, нашел причину кричать. Что значит «хожу», если мы собрались летать?
Троекратное согласие из Папы Лусэро выдирали клещами. Он был против всего: помощи, вмешательства, эксперимента. Дайте мне спокойно помереть, требовал он. «Спокойно? — язвили спасители. — Да помирай ты спокойно, мы бы и пальцем не пошевелили!» Это опасно, настаивал Папа. «Не твое дело, — откликался дружный хор. — Мы тут все совершеннолетние и дееспособные. Что хотим, то и творим». Я не согласен, упорствовал карлик. «Отлично, — кивали тираны. — Ты, главное, согласись три раза подряд, а дальше хоть трава не расти, понял?» С логикой у тиранов было плохо, но это никого не волновало. Я же сожгу вас, черти, плакал Папа. «Нас? — Три кукиша вылетели из карманов. Три кукиша устремились к умирающему антису. — Ты? Мы в огне не горим и в воде не тонем. Говори „да“, если жизнь дорога!»
Да. Да. Да.
Гай Октавиан Тумидус, Лючано Борготта, маэстро Карл — они добились своего.
— Теперь садись. Вот здесь, напротив.
— Ты лежи, маэстро. Тебе лучше лежать.
— Я сам знаю, что мне лучше.
— Лежи, говорю.
— Молчи. А то речь откорректирую. Будешь мне дифирамбы петь, дискантом.
— Ты старый человек...
— Я старый человек, Папа. Но я младше тебя. Я просто болен, так бывает. Вся медицина от Ларгитаса до Тилона разводит руками и пожимает плечами. Надо надеяться, говорят они. Ну их к черту! Мне надоело надеяться. Диетический супчик? Покой? Постельный режим? Откуда здесь взяться надежде?
— А сейчас? Что ты делаешь сейчас?
— Сейчас я живу. Вот и не мешай мне жить.
Справившись с пучком моторика, маэстро Карл потянулся дальше, глубже. Движение за движением, большое тело за малым. Волна за спиной у косной материи. У обычного клиента два пучка: вербальный и двигательный. У антиса — три. Работать с движениями плоти, не зацепив третий антический пучок, курирующий выход в волну, было очень трудно. Работать с тремя пучками одновременно — на грани подвига. Для этого кукольник должен был иметь расщепление личности. К счастью, маэстро сразу оставил в покое речь Папы Лусэро, сосредоточившись на двух видах моторики: земной и небесной. Малыш Лючано предупреждал об этих особенных нитях. Толстые, как басовые струны, покрытые наэлектризованным ворсом, они в любом случае привлекли бы внимание маэстро. Всех своих учеников Карл Эмерих звал малышами — от искателя приключений Борготты до нытика Пьеро, невзирая на возраст. Боже, каких трудов стоило выгнать Пьеро из Папиного дома! Отправить в отель, объяснить, что здесь управятся без него...
Каких трудов, каких усилий, и все насмарку. Тишайший Пьер Мальвин, неспособный прихлопнуть муху полотенцем, уперся рогом, встал стеной. Никуда не пойду, объявил он. Без вас, маэстро? В отель? Только через мой труп. Вояка Тумидус уже собрался воплощать последнее заявление Пьеро в жизнь, когда вмешался Папа Лусэро.
«Славный umfana [7], — сказал карлик. — Упрямый как осел. Пусть остается».
Как же так, грянул хор. Как можно?! В неозвученном подтексте звучало: как можно, чтобы посторонний узнал о тайне смерти антисов?
«А что он поймет, ваш umfana? — спросил карлик на секретном совете заговорщиков, когда Пьеро изгнали в дом. — Ну, посидит рядышком. Взлечу — хорошо. Антисы взлетают, обычное дело. Не взлечу — и ладно. Старик совсем расклеился, песок сыплется. Откуда ему знать, что со мной делают? Я ему, между прочим, троекратного согласия не дам».
