— Правда.
Еще одна горсть песка. Артур сжал кулак, между пальцев начали сочиться струйки дыма. Когда кулак опять превратился в ладонь, на ней лежала сплавленная масса. Гюнтер пригляделся. В стеклянистом комке ясно угадывались черты Николаса Зоммерфельда, чрезвычайного и полномочного посла Ларгитаса.
— Тебя здесь все устраивает? — сменил Гюнтер тему.
Отец, зафиксировал он. Отец не любит. Любит вождь. Вождь выше отца. Главнее. Значимей. Почему? Потому что вождь? Нет, потому что любит. Вот мальчик и выпрыгивает из шортиков, чтобы заслужить эту любовь. Заслужить, сохранить, удержать. Сжать в кулаке, сплавить в бюст. Почему отец? Почему он не выплавил бюст Кейрин-хана?!
— Да.
— Ты не хочешь отсюда уходить?
— Не хочу.
— Никуда?
— Никуда. Никогда.
— Тебе не нравятся гости?
— Нет.
— Ты боишься, что они уведут тебя отсюда?
— Нет.
— Ты боишься, что они отнимут у тебя любовь Кейрина?
— Нет.
И после долгой паузы:
— Не они. Он.
— Кто?
— Ифрит. Ифрит с булавой.
— Почему?
— Он сильнее.
— Уточни, пожалуйста.
— Вождь сильнее любит тех, кто сильнее.
— Ты хотел убить более сильного?
— Да.
— Ты еще хочешь его убить?
— Да. Не знаю.
— Он сейчас слабый. Слабее тебя.
— Да.
— Младше тебя. Гораздо младше.
— Да.
— Он вырос без отца. Без матери. Без стены, на которой можно посидеть.
— Да?
— Да. Ты еще хочешь его убить?
— Да.
Неверный вопрос, понял Гюнтер.
— Ты будешь пытаться его убить?
— Не знаю.
— Твоему отцу здесь плохо. Твоей матери плохо.
Гюнтер подождал, но Артур не стал уточнять, что Регина Ван Фрассен ему не родная мать, а приемная. Вместо этого джинн взлетел на локоть вверх и повис над гребнем стены.
— Им хорошо, — неуверенно сказал джинн.
— Плохо.
— Хорошо!
— Не злись. Тут нет твоей вины.
— Нет, — повторил Артур. — Я не виноват.
И набычился:
— Мне хорошо. Им плохо. Я виноват.
— Нет. Если тебе хорошо там, где плохо близким тебе людям, в этом нет твоей вины. Так сложились обстоятельства. И наоборот, если тебе плохо там, где им хорошо, — они тоже не виноваты в этом.
— Обстоятельства?
— Да.
— Отец меня любит?
— Да. Он просто не умеет это выразить так, чтобы ты понял. Он ведь ходил на битвы вместе с тобой? Когда ты был еще маленький? Он потерял там руку, так?
— Ходил. Потерял.
— Вот видишь!
— Вижу.
А твой Кейрин — сволочь, едва не подумал Гюнтер. Было чертовски трудно не подумать об этом, а если и подумать, то сделать это незаметно для Артура. Я не прав, сказал себе кавалер Сандерсон. Кейрин, конечно, сволочь, но он спас город. Без него тут все бы вымерли. Превратились бы в каннибалов, горстку отребья. Да, вождь. Требует от меня амулет? Мне это не нравится? А ему не нравится сильный джинн, который не подчиняется вождю. Готов убивать ради своей цели? Если он не будет готов убивать, убьют его. Что, в Ойкумене дела обстоят иначе? В цивилизованной, прогрессивной, гуманной сверху донизу Ойкумене?!
— Нет, — сказал Артур.
Вряд ли он отвечал мыслям Гюнтера. Просто так совпало.
* * *
— Он сам выстроил новый поводок.
— Это невозможно!
— Тем не менее это так.
— Чепуха! Как врач, вы должны понимать...
— Я понимаю, как врач. Кейрин-хан для Артура...
Гюнтер вовремя спохватился:
— Хан для него кумир. Уважение, восхищение, преклонение. Страстное желание оправдать доверие. Артур готов выполнять его приказы и даже просьбы. Это психологическая зависимость. Плюс вера Кейрин-хана, что у него есть волшебный амулет. Плюс условный рефлекс Артура на звуковой сигнал брелока. Все это вместе запустило в мозгу вашего сына нужный драйвер. Кейрин-хан получил доступ к программе контроля, заложенной в мозг Артура вами, доктор Ван Фрассен.
— Кейрин заменил мальчику меня? — тихо спросил посол. — Без этого связь вряд ли бы наладилась. Я прав, кавалер?
Все-таки Николас Зоммерфельд был очень умным человеком.
Гюнтер промолчал. А что ему оставалось?
— Я не знаю, что делать.
Доктор Ван Фрассен сидела рядом с Артуром. Держала приемного сына в объятиях, баюкала, как младенца. Артур не сопротивлялся, с равнодушием куклы позволял женщине утешать себя. Глаза его были открыты, но пусты, губы шевелились, но прочесть по ним, что шепчет молодой человек, не получалось. С тем же успехом доктор могла обнимать фонтан.
— Я не знаю, как убедить его, чтобы он больше не трогал Натху. Взять под контроль? Под полный контроль?! Это хуже, чем насилие, хуже тюрьмы...
Доктор крепче прижала Артура к себе. Наверное, она делала ему больно, но Артур не реагировал.
— И потом — поводок. Если требование Кейрина войдет в конфликт с моим контролем, это разрушит Артуру все шаблоны поведенческих реакций...
— Мне бы ваши проблемы! — огрызнулся Гюнтер.
Напряжение требовало выхода, он больше не мог сдерживаться. С Артуром — да, как врач с пациентом; с остальными — нет и нет.
— Лучше скажите, как мне убедить Натху не мстить вашему джинну! Или вы думаете, что мальчик не очнется? Очнется, и не надейтесь! Как мне объяснить ему ситуацию? Он же еще ребенок!
— Великан, — уточнил посол. — С булавой.
— Ребенок!
— Он нам чуть все небо не разломал...
— На своего посмотрите!
— Дети мстительны, — кивнул Зоммерфельд. Опытный дипломат, он знал, когда следует уступить. — Не меньше взрослых.
— А поводок? В смысле, амулет! Я что, должен посадить Натху на поводок для Кейрина? Мало парню, что на него охотились, как на дичь...
— Кто на него охотился?!
— «Ведьмаки», охотники на флуктуаций. — Гюнтер стал загибать пальцы, словно беседовал с умственно отсталым. — Мы, ларгитасцы. Научная разведка; корабль, битком набитый менталами. Брамайнские торпедные катера. Антисы брамайнов. Целая банда террористов с Чайтры. Вы в курсе, что мальчика застрелили у меня на глазах?!
