— Это бесполезно. Оставайся здесь. Когда ты мне будешь нужен, я тебя извещу. Великая новость станет известной ранее окончания недели.
— Да благословен будет Сива! — ответил индус.
Сказав это, он возвратился на свое место и спокойно улегся около своих товарищей, а Сугрива, сев в седло, поехал сначала тихим шагом, потом мелкой рысцой, затем более крупной и, наконец, вдали от английского лагеря пустился вскачь, направляясь к Бхагавапуру.
По счастью, по пути с ним никакого неприятного приключения не произошло, и он даже никого не встретил по дороге.
Так как все население ожидало столкновения между войском Голькара и войском англичан, все жители деревень, находившихся между лагерем англичан и Бхагавапуром, покинули свои жилища, опасаясь ограбления, убийства, пожаров и всех других ужасов, которые обыкновенно присущи войне и свидетельствуют о шествии так называемых героев.
Как только Сугрива прискакал к аванпостам, все с любопытством начали его расспрашивать.
— Прежде всего, скажите мне, где государь Голькар?
Его тотчас повели во дворец.
Злосчастный государь лежал на ковре, но не спал. С момента похищения дочери он думал только о ней и желал заколоть себя кинжалом. Однако от этого намерения удерживала его жажда мщения.
— Кто ты такой? О каком новом несчастии должен ты мне сообщить? — спросил Голькар, с трудом поднимая отяжелевшую голову.
— Государь Голькар! Вы же знаете меня! Я посол вашего и моего друга Тантиа Топее.
— Ах! Тантиа Топее! Он прибудет слишком поздно!.. Но откуда ты теперь, Сугрива?
— Из лагеря англичан.
— Ты видел англичан? — воскликнул Голькар гневно. — Где они? Что делают? Им я обязан потерей моей дочери, моей несчастной Ситы!
Лицо старика залилось слезами.
— Государь! — сказал Сугрива. — Дочь ваша найдена.
— Где же она? В руках полковника Барклая, или у этого гнусного Рао?
— Она в надежных руках и в безопасности, по крайней мере, в настоящую минуту. Этот отважный француз, ваш гость, нашел ее, и она находится под его защитой.
Вслед за тем Сугрива в кратких словах рассказал о бегстве Коркорана и Ситы, заключив свой рассказ следующим:
— Нельзя терять ни одной минуты для оказания им помощи. Завтра рано утром англичане могут получить подкрепление, и тогда пришлось бы вступить в сражение, успех которого сомнителен.
— Хорошо! — сказал Голькар. — Скорее позови Али.
Али, стороживший за дверью с саблей наголо, тотчас явился.
— Али, — сказал государь, — распорядись, чтобы немедленно звонили тревогу коннице и менее как через полчаса все были на конях.
Тотчас же зазвонили тревогу и поспешно приготовили любимого слона Голькара.
— Это тот, на котором Сита всегда любила ездить, — сказал несчастный отец. — А ты, Сугрива, сядь на коня и указывай нам путь.
— В награду за эту услугу вы, государь, должны оказать мне милость…
— Десять, сто, тысячу милостей. Отдам половину моего государства, если получу дочь! — воскликнул Голькар.
— Нет, государь, мне всего этого не нужно! Мне нужна только жизнь поручика Джона Робартса.
— Так ты хочешь спасти этого красномундирного.
— Я? Спасти его? — отвечал брамин, злобно смеясь. — Да будь я навсегда лишен лицезрения Вишну, если бы я захотел спасти какого-либо англичанина.
— О! В таком случае я тебе отдаю его и еще десять англичан в придачу! — отвечал Голькар, сделав, пока приготовлялись к отъезду, еще несколько вопросов относительно положения и численности английской армии.
— Государь! — отвечал Сугрива. — Я все видел! Третьего дня вечером я вышел из Бхагавапура, чтобы посетить 21-й полк сипаев, где у меня друзья, с которыми я постоянно сношусь. Так как на мне были лохмотья нищего, никто из красных мундиров не обращал на меня внимания, и я спокойно расхаживал по всему лагерю и мог беспрепятственно поговорить там с одним унтер-офицером, принадлежащим к нашему заговору. Ах, государь! С каким восторгом я убедился, до какой степени они ненавидят и презирают англичан… Поверите ли, государь, что по распоряжению англичан, браминов, этих людей высшей касты, секут розгами, как маленьких детей!.. Что касается их грубости, нахальства, жадности, корыстолюбия, обжорства и пьянства, все это кажется ни поры, ни границ не имеет!
По прошествии трех часов я уже знал все, что там происходило и, дав лозунг и пароль своим сообщникам сипаям, уже хотел уйти из лагеря, как вдруг увидел вашу дочь Ситу, похищенную изменником Рао.
При этом воспоминании, глубоко вздохнув, Голькар сказал:
— Ах! Не могу вспомнить без гнева и содрогания, что этот презренный негодяй был в моих руках и что я мог тотчас же посадить его на кол, а между тем не сделал этого! Поедем…
Голькар, вскочив на коня, пустился крупной рысью, сопровождаемый двумя полками конницы.
Так как расстояние от Бхагавапура пагоды, в которой находился Коркоран, было всего три мили, Голькар прибыл туда незадолго до восхода солнца.
XIII. На пороге новых бедствий
В пять часов утра все уже проснулись, и Коркоран был первым на ногах.
Он тщательно зарядил все свое оружие и пошел к окну, около которого растянулась Луизон, не то спавшая, не то дремавшая. Капитан взглянул на горизонт. На небе не было ни одного облачка и звезды еще ярко блестели, а луна уже скрылась.
Единственные доносившиеся звуки был шум ручья, каскадом падавшего со скал. Казалось, вся природа мирно покоится, и даже люди, еще лежавшие и медленно вытягивавшие руки и ноги, никакой охоты не имели сражаться.
Но кипучий Джон Робартс относился к этому далеко не так спокойно.
Этому джентльмену всю ночь снились десять тысяч стерлингов, обещанные полковником Барклаем. Где-то там, в Шотландии, а по уверению других, где-то в Англии, да, именно в Англии, в трех милях от Кентербери, я теперь это отлично вспомнил, он имел рыжую и замечательно безобразную тетку. Однако эта тетка, несмотря на то что была рыжей и безобразной, имела дочь белокурую и очень хорошенькую, и эту двоюродную сестру Джона Робартса звали Юлией, и она играла на фортепиано. О, играть на фортепиано — это дело не шуточное, а еще более приятное дело слушать игру на фортепиано молоденьких и хорошеньких блондинок.
Но возвратимся к кузине Джона Робартса, мисс Юлии. Она пела восхитительные песенки и бесконечные романсы, в которых луна, целенькие пташки, ласточки, облака, улыбки и слезы играли главную роль, совершенно так же, как и в наших превосходных французских романсах. Так или иначе, но дело в том, что она ежедневно вспоминала о рыжих усах Джона Робартса, а тот, в свою очередь, три раза в неделю вспоминал о голубых глазах Юлии.
Из этого совпадения мыслей, как и следовало ожидать, возникла взаимная симпатия. Однако так как мисс Юлия была наследницею пятнадцати тысяч стерлингов, и так как госпожа Робартс, тетка Джона, мастерица была по части финансов, и так как она знала, что у Джона ни одного не водилось шиллинга, помимо получаемого им жалованья, и знала она также о том, что он должен был около шестисот стерлингов своим портному, сапожнику, шляпочнику и разным другим поставщикам, — тетушка самым вежливым образом, но все-таки выпроводила Джона за дверь своего прелестного коттеджа, где она жила с мисс Юлией.
