— Государь, — сказал бретонец, — мы сделали большую ошибку: вы тем, что вздумали осаждать эту проклятую пагоду и этого негодяя Робартса, а я виноват в том, что допустил такую оплошность.
— Пожалуйста, не извиняйтесь! Я старый сумасшедший, рискуя свободой моей дочери и своим престолом из-за удовольствия сжечь полсотни англичан!
— Не будем говорить об этом. Никогда не следует толковать о прошлом, а только о будущем. Ничего не потеряно, если только ваши всадники способны оказаться стойкими. Вы, государь, примите командование правым крылом. Против вас будет кавалерия, составленная из сипаев, среди которых есть друзья Сугривы, которые, быть может, ему помогут, хотя только в самую решительную минуту. Я же буду командовать левым крылом, так как предвижу, что именно на него полковник Барклай намеревается направить все усилия; это ясно из того, что там полк, составленный исключительно из европейцев… Не под каким видом не допускайте окружить себя и нападайте энергичнее… Если вас заставят повернуться флангом, пусть это не пугает вас, так как отступление во всяком случае обеспечено.
— А дочь моя! — воскликнул старик.
— Она должна сесть на своего слона и под охраной Сугривы неспешно возвратиться в Бхагавапур. Дело не в том, чтобы выиграть сражение и разбить английскую кавалерию, но стойко выдержав нападение и в полном порядке возвратиться в Бхагавапур. Если мы будем медлить, подоспеет пехота Барклая, и мы будем изрублены в куски. Завтра, собрав все наши силы, мы сможем дать сражение при равных силах, и тогда я отвечаю за победу. И так, государь, если поставили себя в опасное положение оплошностью, теперь надо выйти из него во что бы то ни стало смелым молодецким усилием. Черт возьми, саблю наголо и помните, что ваш предок Рама проглотил бы десять тысяч англичан, как яйцо всмятку!
Вслед за тем капитан обратился к красавице Сите, уже сидевшей на слоне:
— Сита! Я вам оставляю Луизон. Сегодня она знает свои обязанности и сумеет выполнить их надлежащим образом. Луизон! Вот ваша госпожа! Вы обязаны к ней относиться с уважением, любовью, преданностью, послушанием!.. Если вы позволите себе относиться иначе, конец нашей дружбе.
Но слон Ситы не желал соседства Луизон, он постоянно с боку поглядывал на тигрицу, отстраняя ее хоботом. Луизон, далеко не отличаясь терпением, могла прийти в раздражение, а потому Коркоран поспешил ее успокоить:
— Дорогая моя! Когда ваши добрые качества будут всем известны так же, как и мне, тогда Скиндиа (так звали слона) примет вас ласковее, но для этого надо предварительно познакомиться и освоиться друг с другом.
Со своей стороны Сита, имевшая большое влияние на своего любимца Скиндиа, заставила его вступить в союз с тигрицей, и даже Сите удалось поместить Луизон в паланкине, где она улеглась у ног принцессы, игриво и весело свернувшись клубком, как ангорская кошка. От времени до времени толстый Скиндиа поворачивал громадную голову, поглядывая на Ситу и точно завидуя милости, выпавшей на долю Луизон.
Только устроивши все это и принудив Ситу немедленно уехать, сопровождаемую конвоем, Коркоран почувствовал большое облегчение, помышляя только о том, чтобы успешно прикрыть отступление, так как ни в коем случае не желал вступить в сражение сегодня.
Надо было спешить, потому что англичане уже готовы к нападению.
Первый натиск английской кавалерии был так стремителен, что они прорвали первую линию отряда Коркорана и намеревались уже немедленно прорвать вторую линию; но бретонец, стоявший с одним эскадроном в засаде, прикрытый возвышением, мгновенно наскочил с фланга на неприятеля и привел его в смятение. Индусы, ободренные и приведенные в порядок, этим ловким движением отбросили англичан довольно смело и решительно. Коркоран, всюду появляясь, одушевлял их собственным примером, нисколько не щадя себя. В свою очередь Барклай, изумленный таким энергичным сопротивлением, какого он никак не ожидал, всеми мерами старался возбудить рвение своих солдат.
В момент самой горячей свалки оба предводителя встретились, и Барклай сказал:
— Господин Коркоран! Так вот как вы разыскиваете рукопись законов Лану. Если вы мне попадетесь в руки, я вас расстреляю, господин ученый?
— А если вы, полковник Барклай, попадетесь мне в руки, то я вас повешу!
— Повесить! Меня! Джентльмена? — яростно вскричал Барклай, выстрелив из револьвера в Коркорана, причем ранил его слегка в плечо.
— Неловкий! Вот как надо целить! — воскликнул Коркоран, стреляя в полковника из револьвера.
Но последний очень кстати догадался в этот момент заставить своего коня взвиться на дыбы, так что пуля попала в грудь лошади, обезумевшей от боли и вынесшей своего всадника далеко от места свалки.
Английские эскадроны хотя очень медленно, но все отступали. Коркоран, в свою очередь, преследовал их очень вяло, так как все еще опасался появления английской пехоты.
Однако в другом конце поля сражения дело шло несравненно менее успешно. Левое крыло английской армии защищал изменник Рао, присоединившийся к англичанам вместе с дезертирами из войск Голькара.
Пожалуй, Голькару, очень храбро сопротивлявшемуся, удалось бы управиться с Рао, если бы неожиданное подкрепление, полученное последним, не дало ему перевес над индусами.
Это подкрепление было не что иное, как маленький отряд Джона Робартса, который, увидев удаление из пагоды Коркорана, тоже вышел из пагоды и, отвязав лошадей, направился к англичанам в том направлении, откуда слышали выстрелы.
Тотчас после их прихода солдаты Голькара начали отступать сначала медленно, затем в беспорядке и окружили слона Ситы, продолжавшей ехать по направлению к Бхагавапуру. Там бой сделался чрезвычайно жарким, так как сипаи, служившие у Индийской компании под предводительством Робартса, выказали большое ожесточение, но и солдаты, почти потеряв надежду добраться до Бхагавапура, в свою очередь яростно дрались.
Наконец Голькар, опрокинутый ударом сабли, упал под ноги Скиндиа.
Сита вскрикнула от ужаса.
Тотчас же умный Скиндиа осторожно подхватил несчастного Голькара хоботом и положил его в паланкин около Ситы. Вслед за тем, понимая опасность, угрожавшую его дорогой госпоже, он, своим громадным туловищем заслоняя дорогу, препятствовал трусам искать спасения в бегстве и вместе с тем отталкивал нападающих. Вокруг него шла отчаянная стрельба, но он, спокойный и невозмутимый как какой-либо бог, энергично отстранял хоботом наиболее дерзких и близко стоявших врагов или топтал их ногами и нисколько не смущался, осыпаемый градом пуль.
С другой стороны, вид Луизон устрашал самых храбрых.
Природная кираса Скиндии и страшные когти тигрицы были надежной защитой Голькару и Сите, но все же приходилось уступить численному превосходству в особенности потому, что храбрый Сугрива, командовавший конвоем, был схвачен в плен, а Голькар, тяжко раненный, не в силах был отдавать приказания, и индусы разбегались. Но в этот момент Коркоран, осматриваясь, увидел опасное положение Ситы, забыл обо всем остальном и помчался на выручку ей и правого крыла отряда Голькара.
