Весь этот разговор был сопровождаем очень выразительными движениями, и после каждой фразы Луизон слегка склоняла голову, точно подтверждая, что она поняла. Она помчалась стрелою, одним прыжком перелетела через пролом и очутилась во рву; другим прыжком она была уже на гласисе, а через секунду была уже внутри траншеи, где англичане готовились к новому приступу.
Первым стоявшим вблизи Луизон оказался поручик 25-го линейного полка, храбрый Джемс Стефенс из Картридж-Гуз, что в графстве Дарем. Опрокинув его ударом лапы, она схватила его в зубы и стрелою помчалась к пролому.
Все это было проделано так быстро, что никто не успел опомниться, как Луизон была уже по ту сторону пролома и положила принесенную дичь у ног Коркорана, глядя на него ласково и кротко, но с видом, ясно говорившим: «Ну что же, дорогой хозяин! Разве я плохо исполнила поручение?»
Однако, по несчастью, Луизон немного торопилась и, главное, опасаясь выронить из челюстей свою добычу, так сильно схватила несчастного джентльмена, что зубы ее проникли до легких, так что, когда она положила на землю злополучного Джемса Стефенса, он был уже мертв.
— Бедный молодой человек! — проговорил Коркоран. — Луизон, мало знакомая с анатомией, не догадалась, что сжимает чересчур сильно… Жаль! Надо начать сызнова… Моя дорогая Луизон, вы сделали большую ошибку. Вы обращались с этим англичанином, как с бифштексом, хорошо сжаренным, а надо было обращаться с этим джентльменом деликатно и принести его живым… Итак, отправляйтесь снова, но на этот раз будьте осторожнее.
Тигрица отлично поняла упрек Коркорана и отправилась, опустив стыдливо голову.
На этот раз схваченный ею джентльмен так деликатно был охвачен зубами, что она могла бы принести его совершенно невредимым, если бы англичанам не пришла в голову несчастная идея дать общий ружейный залп по Луизон, и одна из пуль, предназначенных ей, засела в мозг несчастного, мгновенно прекратив его жизнь.
После этой второй неудачной попытки капитан убедился, что не придется получить точные сведения о положении и движениях неприятеля, но это теперь оказалось совершенно ненужным, так как в тот же момент послышался большой шум с другой стороны стены, очень плохо охраненной. Оказалось, что около двухсот англичан взобрались по приставным лестницам на стену и проникли в город. Солдаты же Голькара, побросав ружья, бежали пред этим неприятелем.
Коркоран, обратившись к Голькару, сказал:
— Государь! Оставайтесь у пролома. Я иду им навстречу. Ни под каким видом не допустите овладеть проломом. Тогда все будет потеряно и неизбежно придется погибнуть.
С этими словами он, взяв батальон из отряда, охранявшего пролом, бросился на англичан, перелезших через стену. Первым его делом было побросать в ров все лестницы, чтобы лишить возможности вошедший в город отряд англичан получить подкрепление, вслед за тем он распорядился быстро забаррикадировать улицу, в которую вошли англичане. По счастью, улица была чрезвычайно узка, и забаррикадировали ее в две минуты. После того он, тесня со всех сторон англичан, загонял их в эту улицу, и, наконец, подвезя три полевых пушки, он осыпал англичан картечью, предлагая им сдаться.
Но Коркорану не пришлось торжествовать. В этот самый момент послышался страшный шум, возгласы и стоны. Опасаясь какой-либо катастрофы, Коркоран стрелою направился к пролому и по дороге встретил около сотни беглецов.
— Стой! — крикнул грозно громовым голосом капитан.
— Господин капитан! — ответил один из беглецов. — Голькар смертельно ранен. Англичане вошли в пролом! Спасайтесь, кто может!
— Спасайтесь! — крикнул Коркоран. — Негодяй! Поверни свое лицо к неприятелю сию же минуту, а если не хочешь, так я размозжу головы тебе и всем этим подлым трусам.
При этой угрозе злополучный индус возвратился к пролому, а за ним последовали и все другие и, боясь вывести из терпения бретонца, снова вступили в борьбу с неприятелем.
К сожалению, опасность действительно была крайне велика, так как неприятельская колонна, состоявшая на половину из европейцев, а на половину из сипаев, возобновив приступ, проникла через пролом, и, несмотря на отчаянно отважную защиту Голькара, судьба этого дня казалась бесповоротно решенной.
Голькар, раненный пятнадцать дней тому назад, снова был ранен, но теперь уже смертельно, пулей, попавшей в грудь. Окруженный кучкой преданных солдат, он лежал на поспешно принесенном ковре. Индусский хирург останавливал кровь его раны.
— Ах, мой друг! — воскликнул Голькар, увидев капитана. — Бхагавапур взят. Спасите мою дорогую Ситу!
— Ничего еще не потеряно! — воскликнул Коркоран. — Вы останетесь живы и, что еще лучше, будете победителем! Ободритесь, государь, все поправимо!
С этими словами он собрал вокруг себя индусов, быстро заделал пролом, прервал сообщения между вошедшей в крепость колонной англичан и остававшимися в их лагере и с отборным отрядом бросился за неприятелем, вошедшим в Бхагавапур и начавшим уже грабить дома предместий. Однако тотчас передав команду над этим отрядом лучшему из офицеров, он, опасаясь за безопасность пролома, поспешно возвратился к нему, рассчитывая охранять его лично.
Надежда не обманула его. Англичане, видя свою малочисленность и будучи заперты в городе, опасались быть взятыми в плен, а потому, прорвавшись сквозь ряды индусов, не оказывавших им никакого сопротивления, возвратились обратно в траншеи.
В этот момент произошло совершенно неожиданное событие, решившее победу в пользу Коркорана.
Вдруг увидели, что над лагерем англичан поднимается густой дым. Вслед за тем раздалась ужасная перестрелка из ружей. Оказалось, что сипаи, под предводительством Сугривы, подожгли палатки и, после того тотчас бросившись с тыла на отряд Барклая, стреляли в своих офицеров, захлопали пушки на батареях, подожгли ящики со снарядами и произвели вообще страшный беспорядок в лагере.
Видя это, Коркоран нашел необходимым воспользоваться таким выгодным ему положением неприятельской армии, и во главе трех полков Голькара он сделал вылазку. Верхом на лошади, без мундира, по своему обыкновению весь в белом, с саблей наголо, он бросился на врагов. Но полковник Барклай был старый, опытный солдат, которого можно было захватить врасплох, но не смутить и не поколебать. Нисколько не изумленный изменою сипаев, он, собрав вокруг себя два Европейских полка, начал отступление в полном порядке. Он, лично предводительствуя кавалерией, прикрывал арьергард. Его гордая и полная достоинства фигура внушала индусам уважение и страх.
Коркоран, опасаясь какого-либо неожиданного поворота счастья, ограничился только тем, что в течение получаса назойливо преследовал отступавших, а затем сам возвратился в Бхагавапур, оставив кавалерию для наблюдения издали за движениями английского отряда.
Капитана ожидал умирающий Голькар. Около старика сидела красавица Сита, поддерживая на коленях голову отца.
— Нет ли надежды на спасение, дорогая Сита? — вполголоса спросил девушку Коркоран.
