Наконец сражающимся развязали руки и дали каждому из них избранное им оружие. На первый взгляд трудно было решить, кто останется победителем. Англичанин, около шести футов ростом, крепко сложенный, ширококостный, плечистый и с могучею спиною, казался незыблемой башней. В глазах его ясно были видны хладнокровие, уверенность в своей силе и глубокое презрение к противнику. Он, очевидно, был уверен, что с первого же удара рассечет индуса надвое. Таково было также мнение самого Коркорана, и все присутствовавшие в цирке индусы, глубоко ненавидевшие англичанина, были чрезвычайно встревожены, видя его хладнокровие и самоуверенность.
Однако и Бабер не смотрелся человеком, которым возможно было пренебрегать. Меньше ростом, нежели англичанин, и далеко не такого крепкого сложения, он казался, да так оно и было в действительности, гораздо слабее силами по сравнению с противником. Его руки и ноги были весьма худощавы, грудь узковатая и костлявая. Даже глаза его, буро-желтые как у леопарда, выражали гораздо более хитрость, чем храбрость, но зато его главным преимуществом были изумительное проворство и изворотливость. Он бросался на землю, вскакивал и делал прыжки, совершенно как тигр, имя которого ему дали.
Наконец Коркоран, взглянув на часы, сказал:
— Начинайте!
При этом сигнале противники, между которыми расстояние было в пятьдесят шагов, бросились один на другого.
Бабер начал атаку тем, что подскочил к своему противнику совершенно так, как будто хотел схватиться с ним грудь с грудью; но это было только хитрой уловкой. В тот момент, когда он бросил петлю, отпрыгнул в сторону. Дублефас хладнокровно выдержал эту атаку, моментально отстранившись, и тотчас размахнулся саблей с такой силой, намереваясь ударить по голове, что неизбежно рассек бы череп пополам, до самого туловища.
Но Бабер не такой был человек, чтобы его легко можно было сразить. С изумительной ловкостью, моментально отскочив в сторону, он тотчас со скоростью оленя пустился бежать вдоль цирка.
Дублефас теперь уже нисколько не сомневался в победе. Он уже настигал Бабера и заносил над ним саблю, как вдруг неожиданное обстоятельство этому помешало. Бабер, прикидываясь убегающим, постоянно оглядывался назад через плечо и тщательно соображал расстояние, отделявшее его от противника, так что в надлежащий момент, повернувшись внезапно, бросил на противника веревку с петлей.
Дублефас ловко повернул голову в сторону, но веревка обвилась вокруг его ноги, и он упал. Бабер моментально хотел снять веревку с ноги и накинуть петлю на шею противника, но Дублефас, мгновенно поднявшись, снова размахнулся саблей над головой врага, но настолько же неудачно, как и в первый раз, так как индус отскочил уже в сторону.
Бой продолжался еще некоторое время без всякого успеха как с одной, так и с другой стороны. Понятное дело, при схватке грудь с грудью англичанин неизбежно оказался бы победителем, но Бабер был, безусловно, неуловим.
А между тем прошло уже более получаса, солнце быстро поднималось, и жара становилась невыносимой. Бабер, со дня рождения привыкший к знойному климату своей родины, нисколько не казался истомленным, но с англичанина пот катился градом, и было очевидно, что если бой продолжится еще четверть часа, тогда поражение англичанина будет несомненным. Сообразив это, Дублефас, решившись прибегнуть к отчаянным усилиям, крикнул:
— Подлый негодяй, ты боишься меня!
Но это оскорбление, по-видимому, нисколько не затронуло Бабера, ответившего:
— Кто же тебе мешает бегать за мною?
В тот же момент Дублефас, бросившись на него и сделав несколько мнимых движений, ловко задуманных и исполненных, загнал его к ограде и нанес ему такой страшный удар саблей, что все зрители признавали индуса погибшим.
Но акробат, ловко уклонившись, с быстротой и ловкостью обезьяны взобрался на столб ограды и оттуда спокойно поглядывал на своего противника.
Все зрители рукоплескали этому блестящему маневру. Дублефас, страшно раздраженный и стремясь поскорее окончить дело, решился преследовать врага, подражая его приемам и, взяв саблю в зубы, начал взбираться вверх по столбу, на котором поместился Бабер.
Но это оказалось страшным и роковым безрассудством с его стороны.
Бабер, следивший за каждым его движением, быстро набросил на его шею петлю, мгновенно рванул веревку к себе со всех сил, и англичанин оказался задушенным.
Так окончился бой. Весь народ был в восторге и неистово рукоплескал, а Бабер, спустившись со столба, торжественно протащил англичанина по арене, подобно тому как Ахиллес протащил Гектора вокруг стен Трои.
— Хорошо! Приятель Бабер, ты получаешь помилование! А теперь, Сугрива, распорядись, чтобы надлежащим образом похоронили этого злополучного Дублефаса, хотя при жизни он был низким предателем, шпионом, отребьем человеческого рода. Но теперь он умер и мир праху его!
Сказав это, он встал и пошел во дворец, приветствуемый восторженными восклицаниями народа, высказывавшего восхищение его справедливости и милосердию.
Войдя во дворец, он тотчас написал депешу следующего содержания:
Лорду Генри Браддоку,
генерал-губернатору Индостана
Бхагавапур, 16 февраля 1860 г.
Милорд!
Отношения, дружественные и доброго соседства, всегда существовавшие между моим государством и вашим правительством, поставляют меня в обязанность известить вас, что произошло весьма неприятное приключение, которое могло бы вызвать между нами некоторые нежелательные недоразумения. Надеюсь, что ваше превосходительство найдет нужным признать, что я поступил совершенно корректно, не придав никакой веры гнусным клеветам, возводимым на вас, и наказал клеветника так, как он это заслужил.
Некто, назвавший себя Сципионом Рускерт, прусским подданным, но покровительствуемым английским правительством, представил мне рекомендательное письмо от сэра Баровлинсона, вероятно сфабрикованное ловкими подделывателями подписей, и просил у меня поддержки и покровительства предпринимаемых им исследований флоры и фауны гор Виндиа.
Основываясь на рекомендации сэра Баровлинсона, которому, как мне хорошо известно, ученый мир так много обязан, но который в данном случае был вовлечен в большое заблуждение, я принял этого Рускерта самым любезным и радушным образом, за что он отплатил мне самой черной неблагодарностью.
Ваше превосходительство, прочтя прилагаемую при сем копию письма, написанного вам этим Рускертом, настоящая фамилия которого, по-видимому, Дублефас, несомненно будете возмущены злоупотреблением вашего имени, сделанного этим презренным негодяем.
Я должен сказать, что возмущенный его ложной клеветой я устранил тот скандал, который мог бы возникнуть и в котором было бы замешано ваше превосходительство, так как этот Дублефас, не отрицавший, впрочем, что он состоит начальником полиции в Калькутте, получил уже должное возмездие за свое преступление и за то, что хотел злоупотребить уважаемым именем вашего превосходительства. Выражаясь иначе: он повешен.
