— Так вот в силу чего ты удалился на свой необитаемый остров, подобно Робинзону Крузо!
— Да! Там, по крайней мере, я не буду иметь ничего общего с подобными людьми. Ах, кстати! Теперь только восемь часов утра, и мы только в двух тысячах миль от острова Кватерквем. Поедем посетить мой остров; надо непременно, чтобы ты его увидел, и, нисколько не спеша, мы к шести часам вечера будем уже там. Нини приготовит нам превосходный обед, и мы проведем вечер вместе, толкуя обо всем на свете. Ты увидишь, что мое уединение, в котором имеются все розы цивилизации, но только без шипов, лучше твоего царства, твоей короны и твоей надежды быть со временем императором Индии.
— Быть может, ты прав. Но впрочем, не будем толковать об этом. Я согласен поглядеть на твой остров и буду очень рад ознакомиться с кулинарным искусством Нини и поцеловать Зозо, конечно, если он чистенький.
В этот момент на фрегате почувствовалось сильное сотрясение: это Акажу прыгал от радости при мысли, что он сегодня же будет обедать с Нини. Акажу в порыве восторга восклицал:
— О, масса Кватерквем, вы хороши, как горячий хлеб; нежны, как рисовый пирог, только что вынутый из печки! О! Нини будет очень, очень рада! Нини увидит Акажу, приласкает Акажу, запустит пальцы в волосы Акажу! Нини засучит рукава и будет месить тесто, сжарит яблочные блинчики. Акажу будет для нее чистить яблоки, вертеть вертел, жарить жаркое вместо Нини. Акажу будет держать Зозо на коленях и будет обедать вместе с Зозо. Акажу пропоет Зозо песенку о крокодиле, потерявшем с носа очки:
Очки Кроко,
На носу у Зозо!..
Вместе с тем негр подражал голосу и движениям то Нини, то Зозо, то крокодила и хохотал от всего сердца.
— Всмотрись хорошенько в этого Акажу, — шепотом сказал Кватерквем своему другу. — Он вовсе не учен, не горд, не отважен, не предприимчив, не предусмотрителен, не развит и не храбр, как ты. Он не магараджа и еще менее мечтает быть императором Индии. Нини и Зозо, Алиса и я — вот весь его горизонт, вот все его стремления; мой дом, мой остров, который можно обойти весь кругом в течение трех часов, вот весь его мир! А между тем он в тысячу раз счастливее тебя, из всех сил стремящегося к химерическим целям и неизбежно рискующего умереть от пули, пущенной сзади в какой-либо стычке, и может быть даже, как раз в тот момент, когда будешь уверен, что тебе удалось освободить от рабства стомиллионное население!
— И из этого ты выводишь заключение, что я лучше поступлю, последовав примеру Акажу! Друг мой, это все равно, что требовать от яблони слив! Раз вино налито, надо его выпить!
В течение этого разговора фрегат, управляемый искусной и опытной рукою, рассекал воздух со скоростью, не имевшей себе подобной в мире за исключением скорости света и электричества.
От берегов Каспийского моря в течение часа аэростат достиг первых склонов Гималайских гор и вслед за тем некоторое время парил над горами Тибета, покрытыми вечными снегами.
Там отражение солнечных лучей снегом несколько утомляло зрение путешественников и, кроме того, чувствовался резкий холод, так что пришлось закутываться одеялами, запасенными предусмотрительным Кватерквемом. Но фрегат тотчас немного спустился к югу и вскоре несся над долиной Ганга, самой плодородной в мире.
Ясно была видна река, по которой плыло громадное множество парусных судов самых разнообразных размеров. Наконец издали приметили Калькутту. Был уже полдень, и нестерпимый солнечный зной вынуждал людей и животных прятаться в их жилища. Громадный город казался почти пустынным. Кое-где группы индусов, лежавших под тенью портиков, спали спокойно. Но ни один из европейцев не встречался на улицах. Все магазины были пустынны, и вся природа, по-видимому, отдыхала, предаваясь невозмутимому покою.
— Погляди на форт Вилльям, — сказал Коркоран, — там наши опаснейшие враги. Посмотри на английский флаг, развевающийся на верху этого дворца. Этот флаг указывает, что это дворец сэра Генри Браддока. Но взамен этого великолепного и стоящего громадных денег дворца, какая масса жалких жилищ в этой громадной столице!
— Однако, мой друг, погляди на Лондон и Париж, ты и там встретишь подобный же контраст.
В то время как друзья таким образом философствовали, фрегат, продолжая лететь стрелою в пространстве, парил уже над Индо-Китаем. В течение менее двух часов аэростат пролетел над Бирманской империей, Сиамским королевством, страною Аннамитов и над мрачным вулканическим островом Суматрою.
— Ты сегодня видишь то, — сказал Кватерквем, — что до меня никогда не видел ни один человеческий глаз. В этих находящихся под нами необъятных долинах, где протекают реки, в сравнении с которыми Дунай и Рейн речонки, европеец — существо совершенно неизвестное. Едва-едва кое-где несколько благочестивых миссионеров решились подойти к опушкам этих непроходимых лесов, в которых даже сами сиамцы и анамиты до сих пор не осмеливаются провести дороги.
Уже материк Азии почти исчезал от взоров наших путешественников. Можно было подумать, что тучки с ужасной скоростью подвигались на крылья аэростата. Чтобы избегнуть их прикосновения и не промокнуть, Кватерквем нажал известную ему пружину, и шар высоко поднялся над тучами в безоблачное пространство, а когда снова небо стало ясно, он опустился на пятьсот футов ближе к земле.
Наконец близость Великого океана давала себя чувствовать. Уже атмосфера была пропитана солеными испарениями, и ветры то задерживали, то подгоняли аэростат. Однако он все-таки ровно и спокойно продолжал нестись далее.
— Вот это, — сказал Кватерквем, — Китайское море, и я начинаю чувствовать, что приближаюсь к моему государству, так как я тоже обладаю государством, мой друг, несмотря на то что единственный мой подданный, и я не желаю других, вот этот самый Акажу. Вот прислушайся магараджа к этому шуму: это волны океана разбиваются о скалы Борнео. Прелестный остров, этот Борнео, но царствующий там султан обладает прескверными привычками. Он любит свежее человеческое мясо и одним глотком проглотит меня и тебя, если бы мы были так глупы остановиться у его берегов.
— Однако во время моих путешествий, — сказал Коркоран, — я знавал англичанина господина Брука, поселившегося очень близко от него в Сараваке, так сказать, в самой пасти этого чудовища.
— Да, да! Я знаю эту историю. Господин Брук — очень милый человек, служил в Индийской компании. Разбогатев, он заскучал. Очевидно, он был таким же мизантропом, как и я. Он хотел избавиться от Индии, Англии и всех цивилизованных стран. Идея весьма естественная, в особенности в голове англичанина. Но всякий англичанин во чтобы бы то ни стало хочет быть богатым; но состояние этого человека не было неисчерпаемым. Он арендовал маленький военный пароход, снабжает его двадцатью пушками и начал охотиться за малайскими разбойниками точно за зайцами в этом Китайском море, которое теперь как раз под нами…
Начиная от полуострова Малакки и до самой Австралии, здесь всюду громадный Архипелаг и там более островов чем у меня волос на голове. Между тем малайцы, очевидно скучающие в обществе своего султана, обладают множеством палубных судов, скрывающихся во всех углах этого Архипелага и поджидающих торговцев Англии, Китая и Соединенных Штатов. Только наши суда они не подстерегают и только потому, что наших судов, к сожалению, пройдет там не более пятидесяти судов в течение целого года.
