– Лиз, – тихо произнес Дэн и коснулся тыльной стороны ее руки. Но Лиза отдернула руку и резко отсела.
– Не трогай меня.
– Что?
– Не трогай меня! – закричала она и вскочила на ноги. – Не приближайся ко мне!
Она сорвалась с места и, оставив Дэна за спиной – молчаливого, так и не окликнувшего ее, – побежала.
Лиза бежала, пересекая дворы, дороги, тротуары, налетая на прохожих, машинально извиняясь и продолжая свой путь до изнеможения. Бежала не от Дэна, а от самой себя. Испуганная до полусмерти этой внезапно полыхнувшей ненавистью к нему и диким желанием вонзить в него нож. Как во сне. Когда она уже не смогла больше бежать, остановилась и согнулась пополам, переводя дыхание. А затем медленно выпрямилась и растерла правую ладонь, которая до сих пор хранила ощущение рукояти ножа в ней.
Что с ней случилось? С чего вдруг возникла эта ненависть? Лиза была так напугана пережитым, что расплакалась прямо на улице. Так и шла вперед, не видя почти ничего из-за слез, застилавших глаза, и понимая, что она могла убежать от Дэна, но не от самой себя. Ей нельзя приближаться к нему до тех пор, пока она не поймет, что с нею происходит. Иначе… То страшное предсказание может исполниться, и она действительно, без повода и маломальских объяснений самой себе, станет убийцей. Так пусть лучше Дэн думает, что она решила порвать с ним из-за рассказанного. Пусть он будет считать ее предательницей, слабачкой. Пусть. Если только это поможет спасти ему жизнь.
Незнакомая дорога привела к мосту, полукольцом возвышающемуся над железнодорожными путями. Лиза машинально поднялась по нему и глянула вниз – как раз в тот момент, когда под мостом с грохотом проносился состав. Она постояла там, наверху, позволяя шуму товарняка заглушить ее собственные мысли. И когда проехал последний вагон, вытащила из кармана платок, чтобы вытереть слезы. Но вместе с платком вылетел бумажный сверток и, подхваченный ветром, упал на рельсы. Пакетик с лекарственными травами, который ей дала на рынке травница. А она забыла о нем, как и о странной фразе бабушки «двойнишься, девонька». Внезапно Лиза поняла, что ей надо делать и у кого спрашивать совета. Она быстро спустилась с моста, отыскала остановку автобуса, доехала до метро. И уже оттуда с пересадками добралась до рынка. Ловко лавируя между покупателями, Лиза добежала до прилавков с травами и растерянно огляделась в поисках знакомой травницы. Для надежности она прошла вдоль всего ряда два раза, а потом спросила у ближайшей к ней торговки о Любови Петровне.
– А она уехала! – откликнулась та. – Сегодня утром. Сказала, что к сестре на Алтай. А тебе чего надо? А то у меня все есть.
Лиза поблагодарила торговку, качнула головой и пошла прочь.
* * *
Больно ли тебе? Больно ли тебе так, как было тогда мне? Умираешь ли ты сейчас, как я, или все еще надеешься собрать себя из осколков вновь в одно целое? Это так непросто – собрать себя, когда разбито не только тело, но и душу разметало на тысячи мелких клочков. Попробуй, чудовище! Может, у тебя тоже получится.
Моя вина была лишь в тех «странностях», которые оказалось так сложно тебе принять. И ты, чудовище, предпочло избавиться от меня, лишь бы этот «позор» не лежал пятном на твоей безупречной репутации, не бросал тень на твою блестящую жизнь, в которой мне не оказалось места. Ты, чудовище, обвинило меня в том, что случилось не по моей вине. Ты не протянуло руку помощи, когда мне это было так нужно. Ты толкнуло меня в пропасть – прямиком на камни. И предпочло забыть обо всем, что связано со мной.
Но, оказывается, и у тебя есть слабые места. Кто бы мог подумать! И пусть пришлось импровизировать на ходу, от этой импровизации сам спектакль лишь выиграл. Неожиданные повороты в сюжетах всегда мне нравились – в отличие от тебя, чудовища, идущего по жизни, как по проложенным рельсам. Но вот на твоем безупречном пути появились первые камни. И клянусь тебе – не последние. Как же сладостно наблюдать, как ты пытаешься выкарабкаться, как бьешь своими чешуйчатыми крыльями и полыхаешь огнем, как сжигаешь то, что до недавнего времени казалось тебе дорогим. Вся твоя подленькая душонка как на ладони. Твои действия так предсказуемы, что даже скучно. Но наконец-то и ты, чудовище, вступило в игру и сделало свой ход конем. Только вот твой ошибочный ход открыл короля.
Сегодня у меня на столе – фуа-гра, сыр с плесенью, который ты так любишь, и французское «Мерло». Бокал – за те невинные пешки, которые открыли партию и пали первыми. Бокал – за то, чтобы следующими подохли уже виновные.
9
Амалия не только сдержала слово, но и превзошла саму себя. Уже на следующий день в Интернете появились первые «вбросы», и не на сомнительных ресурсах, а на популярных и серьезных. Амалия была не из тех, кто мелочится, она играла по-крупному. Дэн даже восхитился ее решимостью. И, наверное, отправил бы ей сообщение, если бы не его твердое решение держать молчаливую оборону. А «тролли», разогретые «засланными казачками», уже вовсю веселились на его страницах – поливали его самого и пытались обрушить продажи книг низкими оценками и паскудными комментариями. Ранило ли его это? Может, ранило бы, если бы эта история не причинила ему боль куда более сильную. Лиза от него отвернулась. В ее глазах, несмотря на всю его искренность и невиновность, он и правда выглядел чудовищем. Нанесенная Лизой рана была такой глубокой и болезненной, что все другие неприятности в сравнении с нею казались невинными царапинами.
И все же он отключил на своей странице возможность оставлять комментарии – до той поры, пока войско «троллей» не наиграется вдоволь. Только, вопреки советам Веты, оставил возможность отправлять ему личные сообщения, потому что об этом его попросил Петр. Ивасин надеялся, что убийца девушек в эти дни как-то проявит себя. Но написал Дэну не тот, кого они ожидали, а мать Костика Бабкина. Дэн даже не поверил глазам, найдя среди кучи сообщений, в которых проклятий в его адрес было больше, чем слов поддержки, это, оказавшееся по-настоящему важным. Мама Костика сочувствовала ему, писала, что не хотела бы ворошить старую историю, и слезно просила не упоминать имя ее сына, дабы не очернять память о нем. Дэн перечитал сообщение дважды, прежде чем смысл написанного полностью дошел до него. Память Костика? Значит, Бабкина нет в живых? Он ответил женщине, что она может быть спокойна: он не будет называть имени Костика. И осторожно поинтересовался, что с ним случилось. «Машина сбила насмерть. Вскоре после того…» – написала мама Костика и оборвала переписку. Дэн в задумчивости походил по комнате, осмысляя прочитанное. Костика давно нет? Он погиб сразу после того случая? Жестокая ирония жизни – свое наказание Бабкин все же понес. Дэн вернулся за компьютер, завел фейковую страницу и с нее зашел на тот сайт, на котором мог встретить бывших сокурсников. После недолгих поисков он выяснил, что заваливший в то лето сессию Паша Сергеев тоже нелепо погиб в молодости. То ли отравился паленой водкой, то ли угорел в бане. Точную дату, когда умер Сергеев, узнать Дэн не смог. Но это уже не казалось важным. А важным было то, что из их троицы в живых остался только он. Совпадение или нет? Дэн, не мешкая, схватил телефон, проигнорировал уведомление о куче пропущенных звонков от Дины, два – от Веты и набрал номер Ивасина.
