Мои рисунки были моей защитой – уже не только от тебя, а от несправедливостей жизни. Ты знала мой секрет, поэтому я не могла открыто желать тебе несчастий. Но ты сама однажды подсказала мне, как наказать тебя. В тот день к бабушке Тамаре пришел Игнат и принес ей смолу и травы. За чаем Игнат рассказал легенду о страшном водителе, которая спровоцировала у тебя ночной кошмар. Ты проснулась ночью от собственного крика, а утром, я слышала, рассказывала на кухне бабушке Тамаре, как тебе снилось, что одноглазый обожженный водитель увозил тебя на старой «Победе» в горы. Тогда я стала рисовать этого водителя – сцены, как он увозит тебя в ад. Я верила, что однажды наступит тот день, когда этот кошмар сбудется. Я призывала его, я мечтала, чтобы однажды ты, возвращаясь поздно, встретилась бы со страшным водителем на дороге. Но ты возвращалась домой засветло. А потом уехала.
Ты поступила в столичный вуз. И не какой-нибудь, а самый престижный, туда, куда берут большей частью тех, кто родился с золотой ложкой во рту. Или очень способных и целеустремленных – как ты. Это были пять лет рая, когда тебя не было рядом. Но бабушка Тамара с твоей подачи заговорила о переезде. У тебя еще не было денег, ты только закладывала первые камни в фундамент своей будущей Империи, поэтому купила старый дом в Подмосковье. Но бабушка и ему была рада так, словно ей подарили дворец. Ты развивала свой бизнес, снимала в Москве крошечную квартиру, потом переехала в собственную – просторную и светлую. Пообещала и бабушке купить квартиру в столице, хоть она просила не тратить деньги ей на жилье. Бабушке Тамаре хотелось, чтобы ты помогла встать на ноги мне. «Она сама заработает», – ответила ты сквозь зубы. И была права. Мне не нужны были твои деньги. Мне хотелось, чтобы ты когда-нибудь оценила меня. Перестала унижать, говоря, что я уродина, что в вуз смогу поступить только за деньги. Потому что в нашей семье, исходя из твоего видения, гениальной и красивой могла быть только ты.
Я поступила. Сама. Я такая же упорная, как ты. Я поступила в тот же вуз, который окончила ты. Я добилась первой победы и ждала от тебя если не восхищения, то хотя бы одобрения. Но ты скривилась так, будто я сообщила тебе не о своем взлете, а о падении. Впрочем, мое падение тебя бы обрадовало. Ты сказала, что теперь я не имею права запятнать твою блестящую репутацию плохими отметками, прогулами и заваленными зачетами. Я должна соответствовать. Соответствовать – значит быть достойной сестрой Амалии Стрельцовой. И я соответствовала. Ровно до того дня, когда отправилась на злополучную вечеринку. Мне просто хотелось нравиться. Убедиться, как и в случае с университетом, что я не такое убогое ничтожество, как ты внушала мне всю мою восемнадцатилетнюю жизнь. Мне хотелось быть красивой. И любимой. Наконец-то любимой. Но случилось то, что случилось. Что случилось бы и с другой провинциальной девушкой, обманувшейся первым мужским вниманием. Но что значит истерзанное тело в сравнении с изнасилованной тобой душой? Ты орала. Так орала, что уж лучше бы я умерла там, под этими животными, чем сгорать от стыда из-за твоих слов. Ты обвинила меня в случившемся. Назвала падшей девкой. Тогда как мне в тот момент была нужна твоя помощь. Ты сказала, что не позволишь подать заявление, потому что огласка бросит тень на твою безупречную репутацию. Опять эта проклятая репутация! Ты так тряслась над нею, как не тряслась над своим единственным белым выходным платьем в юности. Репутация тебе была гораздо важнее чести родной сестры. Ты сама отправилась в вуз, уговорила декана принять у меня экзамены досрочно, дабы избежать лишних слухов (бросить университет после случившегося ты бы мне не позволила). И увезла в наш южный поселок, дабы я успокоилась. А сама вернулась «улаживать дела». Не знаю, что ты делала те два дня в столице. Успокаивала ли бабушку Тамару, встречалась ли с насильниками. Не знаю. Я провела эти два дня дома взаперти. Впрочем, мне самой никуда не хотелось выходить. Я только в красках представляла наказание этим троим… И вновь рисовала увозившего тебя в ад водителя. Когда ты вернулась, я уже придумала наказания тем животным. Одного я нарисовала под машиной. Другой в моих фантазиях должен был умереть от паленой водки. Третий… Что делать с третьим, я не знала – пощадить или тоже убить. Я так и не решила. Он меня не тронул. Но мог бы. Он не тронул меня. Но мог бы сделать то же самое с другой девушкой. В тот момент я ненавидела всех мужчин почти так же, как ты ненавидела меня. Может, я придумала бы наказание и этому, третьему. Если бы ты не вернулась. Я поспешно спрятала альбом – и вовремя, потому что ты позвонила мне и пригласила пройтись. Это было так неожиданно, что я согласилась. Я вдруг понадеялась на то, что наши отношения после случившегося наконец-то смягчатся. Ты ведь могла бы посочувствовать мне как женщина? Понять? Я все еще верила в твою человечность.
Я поднялась к водопаду, где ты меня ждала. И там ты сказала, что ни за что и никогда не позволишь мне упоминать где-либо об этой истории. Никто не должен смотреть на сестру Амалии Стрельцовой как на девку легкого поведения. Никто… И повторила, что я сама виновата в случившемся. И что если я к тому же окажусь беременной, то тогда мне лучше не жить. Тогда я закричала. Я кричала, что в этот раз поступлю по-своему. Что не собираюсь больше слушать тебя. Что, раз моя репутация уже испорчена и падать ниже некуда, я обнародую все. Чтобы предупредить других девушек. Чтобы наказать тех, кто виновен. Я не собиралась молчать. Я желала рассказать все-все о тебе, моей жизни и случившемся. Мой протест впервые в жизни был таким сильным. И ты испугалась. Испугалась не скандала, а того, что увидела в моих глазах решительный блеск. В моих глазах ты увидела отражение себя – такой же сильной, целеустремленной и идущей по головам. Я больше не повиновалась тебе. И ты испугалась меня по-настоящему. Настолько, что толкнула меня. Иногда ты тоже совершала импульсивные поступки.
Умирая на руках нашедших меня Игната и его внучки, я назвала твое имя – моей убийцы. Но старый Игнат мой шепот истолковал как мое желание в последний раз увидеть тебя, мою сестру. Много лет спустя ты вывернула эту историю по-своему, представила все так, будто твоя сестра не выдержала позора и сбросилась на камни. Тогда же мою смерть посчитали несчастным случаем: ушла странная девушка в горы одна, поскользнулась на мокром камне, залюбовавшись на водопад. Но моя смерть не была ни самоубийством, ни несчастным случаем, а самым настоящим убийством. Твои руки в крови, моя дорогая сестричка.
И тогда я вернулась, чтобы отомстить тебе. Моя душа окажется отомщенной только тогда, когда от твоей безупречной репутации не останется и следа. Моя душа получит покой в тот момент, когда ты сядешь в автомобиль с одной фарой и отчалишь в ад, как я это придумала. Но, увы, в теле Дарьи мои способности почти пропали. Я не могла через рисунки призывать ситуации. И ты бы по своей воле не вернулась в наш город. Мне только оставалось ждать и питать мою жажду мщения. Я слышала, как старая ведунья сказала Игнату, что Анну может вернуть кровавая жертва. Игнат делал все возможное, чтобы в моих руках случайно или нарочно не оказалось ни ножа, ни даже ножниц. Он отпаивал меня всякими отварами, уводил в горы – делал все возможное, чтобы я, жаждущая мести Анна, оставалась пассивной и слабой. Но Игната убили. И тогда я поняла, что это мой шанс. У старика были сбережения – и немалые. Он водил в горы туристов, добывал для местных дорогостоящую смолу и травы. Деньги ему были не нужны, он откладывал сбережения для своей внучки. Вот они и пригодились.
