– Чертогон! – воскликнул Трапезников.
– Он самый, – согласился Алик Фрунзевич. – Расследование установило, что этот Верьгиз был мошенник чистой воды. Он «лечил» от самых разных болезней всевозможными зельями, которые при химическом исследовании оказывались состоящими из самой обычной воды. Самое удивительное, что зелья эти помогали – разумеется, после того, как Верьгиз что-то нашептывал над ними. Судя по рассказам его пациентов, он обладал необычайной силой внушения! В чем, собственно, и состоит воздействие заговоров против болезней, насколько я понимаю силу знахарства, – уточнил Алик Фрунзевич. – Верьгиз внушал пациентам, что те выздоравливают, пока принимают проданную им – и не сомневайтесь, что проданную за очень большие деньги! – водичку. Повторяю, несколько человек и в самом деле выздоровели, после чего слава Верьгиза окрепла. Это была явная слава. Однако при этом существовала также тайная. Верьгиз продавал зелья не только на выздоровление, но и на «быстрый исход». Знаете, что это такое?
Трапезников пожал плечами:
– Логически мысля, отрава, причем смертельная.
– Совершенно верно, – кивнул Алик Фрунзевич. – К нему обращались люди, которые желали смерти своим родственникам. Ну, наследство получить желали – а богатый родственничек никак не желал умирать. Или отомстить близкому человеку за что-нибудь, мужа-жену опостылевших на тот свет отправить… В семьях, среди родни такая вражда иной раз тлеет или даже пылает, что посторонним людям и не снилось! Знаете, есть такая сербская поговорка: «Кто тебе выколол око? – Брат. – То-то так глубоко!» Выразительная поговорка, не правда ли?
Ошеломленный Трапезников кивнул.
– Верьгиз продавал необходимое зелье, – продолжал Алик Фрунзевич. – Оно действовало медленно, чтобы давших его людей никто не заподозрил. Кроме того, непременным условием было то, чтобы жертва жила как можно дальше от родственника-убийцы или хотя бы во время смерти он оказался вдали от нее. Узнав от заказчика, что отрава уже принята, Верьгиз тайно от него обращался к жертве и сообщал, что участь этого человека ждет самая ужасная, однако у него есть противоядие. Разумеется, требовал за него немалые деньги. И ставил условие никому об их переговорах ни слова не говорить, иначе лекарство не подействует. Впрочем, он еще обеспечивал тайну так называемой «печатью молчания» или загадочным «заговором на уста». Что это такое, я и сам точно не знаю, а впрочем, догадаться нетрудно. Сами понимаете, если человек не хочет умереть, он готов на все, поэтому и соглашался на сделку с Верьгизом. Сначала он принимал деньги только от спасенных, но потом вошел во вкус и начал брать плату и от заказчиков, и от их жертв, причем вовсе не гарантируя ни отравления, ни спасения. Один из его клиентов – не стану уточнять, готовил ли он покушение на своего родственника или сам оказался жертвой, – по пьяной лавочке пооткровенничал с тем следователем. Тот, понимая, какой поразительный материал идет ему в руки, записал почти весь разговор на диктофон. И вовремя записал, потому что рассказчика, не успевшего даже договорить, хватил удар! Он онемел, впал в почти полный паралич и вскоре умер. Возможно, это были последствия нарушенной «печати молчания».
– А этот следователь так безоговорочно ему поверил? – спросил Трапезников не без недоверия. – Ведь это полная чушь для нормального человека!
– Но ведь вы поверили тому, что творилось в Сырьжакенже, – справедливо возразил Алик Фрунзевич.
– Да ведь я знаю, на что способен Верьгиз! – воскликнул Трапезников. – Я все видел своими глазами!
– А этот следователь не только слышал этот рассказ своими ушами, но и видел человека, который с ним говорил. Видел, как тот потрясен и испуган! А поверил следователь еще и потому, что сам был родом из тех мест и кое-что знал о том, что могут творить мордовские колдуны. Кроме того, его задело имя Верьгиза. Оказывается, этот человек уже слышал о Верьгизе, когда вел расследование неких мошеннических сделок. Суть его состояла в том, что практически все дома в Сырьжакенже и окрестных деревнях были за последние несколько лет куплены Верьгизом. Он не выгонял прежних хозяев, позволял им жить в проданных ему домах и пользоваться очень немалыми приусадебными участками, но люди должны были платить ему арендную плату. Жалоба началась после прихода в прокуратуру анонимного письма, которое гласило, что все люди, продавшие Верьгизу дома, фактически превратились в его рабов, потому что деньги, которые они получали за продажу и переводили на счета, открытые в одном из банков Арзамаса, неведомым образом исчезали со счетов. Банк принадлежит некоему Павлу Вячеславовичу Абрамцу. Этот же Абрамец – владелец почти всех заправочных станций в Арзамасе и на федеральной трассе близ города, но главное, это именно он – тот самый нотариус, который оформлял все сделки купли-продажи, в которых участвовал Верьгиз. Возможно, у них с Верьгизом существовал некий мошеннический тандем. Скорее всего, так оно и было! Но как только тот следователь начал подбираться к Абрамцу, как только собрался встретиться с ним, он погиб. Машина его попала в аварию из-за неисправности бензобака и сгорела. По странной случайности, в машине в это время находились все папки с документами, которые касались начинавшегося расследования деятельности Верьгиза и его связи с Абрамцом. Больше этим никто в прокуратуре не занимался, потому что в деятельности Абрамца ничего противозаконного, а также связи с Верьгизом найти не удалось. Так же, впрочем, и странные вещи, чинимые Верьгизом, остались только страшными сказками – никто их не подтвердил, да и односельчане его никаких претензий к нему больше не имели. Того же, что написал первую анонимку, тоже не нашли. Якобы утонул, а тело унесло течением. Мой друг знал об этом деле только по рассказам покойного сослуживца, да и то не вполне уверен, верить этому или нет.
– Еще бы односельчане Верьгиза имели к нему какие-то претензии! – воскликнул потрясенный Трапезников. – Он не просто обладает мощным гипнотическим даром – он в самом деле колдун, злой колдун, как в сказках, у него и прозвище – Чертогон! Это мне один друг его детства рассказывал, Гарька.
И Трапезников замер, словно увидев преждевременно постаревшую улыбчивую физиономию под капюшоном брезентового неуклюжего плаща и услышав веселый голос малорослого пастуха:
«Да ты его спроси, знает ли он Гарьку Аверкина, он сразу скажет: это мой старинный друг! Гарька, Гарай, значит, – это по-нашему, по-эрзянски, а крещен был в Арзамасе Гавриилом. Но дружки меня все равно Гарькой звали. У нас тут у всех два имени, у эрзян, да и у русских. Колька Резаев на самом деле Куляс, Семен Пиксаев – Симдян, даже у Ромки Верьгиза настоящее имя Павел, хотя мы его всегда Ромкой зовем или Чертогоном».
– Эй! – раздалось встревоженное восклицание, и Трапезников очнулся. – Что такое с вами?!
– Я вспомнил, слушайте, я вспомнил одну странную вещь, – пробормотал он неуверенно. – Тот же друг детства сказал мне, что Романа Верьгиза, Чертогона, на самом деле зовут Павлом! Вы понимаете?! Но ведь и Абрамца зовут Павлом!
Алик Фрунзевич растерянно уставился на Трапезникова, потом хрипло выговорил:
– Ничего себе! Ни-че-го себе! То есть мы можем предположить, что Верьгиз и этот нотариус по фамилии Абрамец – один и тот же человек? Но слушайте, это предполагает такой уровень подделки документов…
