Из темноты метнулась серая тень – это была Раиса, которая все же дала себе труд напялить очередной серый балахон. Она проворно обхватила Женю за плечи, рванула к себе и приткнула к ее горлу секач, который и Женя, и Трапезников мгновенно узнали. Это был тот самый секач, с которым Верьгиз напал на Женю!
«Ну и дурак же я был, что не подобрал его в сквере!» – подумал Трапезников, но тотчас сообразил, что Верьгиз все равно забрал бы свой секач, когда напал на него около дома бабы Маши.
Угрозы Верьгиза доходили до него как бы с запозданием: слишком внезапен оказался переход от вселенского блаженства к ужасу, мозг не справлялся с осмыслением того, что надо было говорить и делать. Мелькнула мысль об осиновом коле, который так глупо был забыт на кладбище, а потом вспомнилось, что в кармане куртки лежит пистолет!
Но вот беда – куртка валялась на земле. За ней надо было нагнуться. Но как это сделать? Позволит ли Верьгиз?..
– Хорошо, – проговорил Трапезников, – забери свой Сырьжа кенже. Он в кармане куртки. Вон, на траве лежит. Я сейчас достану его.
Верьгиз хохотнул и резко вытянул руки к Трапезникову. Какие-то зеленые точки вспыхнули на его запястьях, и Трапезников с изумлением разглядел, что это крошечные глазки свившихся змеек, которые можно было бы принять за веревочные браслеты, если бы они не извивались и не шипели чуть слышно. Верьгиз тряхнул руками, змейки сорвались с его запястий и полетели к Трапезникову, ударили его в грудь… огнем ожгло кожу под рубахой, там, где висел образок, и… и змейки свалились в траву, как обычные черные веревочки! Трапезников увидел это краем глаза, но особо не засматривался: воспользовавшись мгновенным оцепенением пораженного Верьгиза, нагнулся, схватил куртку, вырвал из кармана пистолет и выстрелил трижды, почти не целясь.
Раздался мучительный стон, Верьгиз рухнул плашмя, вздрогнул и затих, но Трапезников уже не обращал на него внимания – выстрелил в руку Раисы, сжимавшую секач.
Раиса выронила страшное оружие, отпустила Женю и мешком упала в траву, причитая и завывая от боли, пеленая полами балахона раненую руку.
Женя стояла молча, блестя глазами, открывая и закрывая рот, словно никак не могла вздохнуть; она дрожала так, что ее даже пошатывало, и Трапезников бросился к ней, обнял, прижал к себе и снова уткнул нос в ее теплый затылок.
– Не бойся, – пробормотал, ловя губами разлетающиеся пряди. – Я бы не попал в тебя. Я не мог промахнуться. Я стреляю как бог или даже лучше.
– Какой бог? – пролепетала Женя.
– Не знаю, – пожал плечами Трапезников, чувствуя, как ее плотно прижатая к нему грудь движется в лад с его грудью, и дурея от этого, словно от запретной ласки. – Наверное, у стрелков был какой-нибудь покровитель.
– Только у стрелков из лука, – пробормотала Женя, вцепляясь в его плечи и прижимаясь все крепче и крепче. Трапезников почувствовал, как дрожь, сотрясавшая ее тело, постепенно унимается. – В древней Элладе – Аполлон, у скандинавов – Улль, пасынок самого Тора… Но чтобы какой-то бог покровительствовал стрельбе из пистолета, я не слышала.
– А откуда ты знаешь про этих, Аполлона с Улей? – спросил Трапезников.
– С Уллем, а не с Улей! – уточнила Женя. – У меня ведь филологическое образование! Все зачеты с первого раза, экзамены – на отлично!
– Ишь ты, какая умница! – восхитился Трапезников. – А я по образованию геолог. У геологов, интересно, был покровитель?
Он чувствовал, что сейчас надо говорить и говорить, натурально заговаривать Жене зубы, молоть языком все равно что, только бы она поскорей успокоилась, снова могла думать, действовать, а главное – бежать! У них не было времени, почти совсем не было, потому что, если Верьгиз и в самом деле был тем, кем Трапезников его считал, несколько пуль, которые он всадил в его тело, дадут им только небольшую фору, и ее надо будет использовать на полную катушку!
– Вроде бы Посейдон, хотя и Аид, конечно, тут ученые расходятся во мнениях, – задумчиво и почти спокойно проговорила Женя. – А в славянской мифологии это Озем и Сумерла. Правда, они считают тех, кто проникает в подземные недра, дерзкими ворами и стараются им всячески навредить.
– Зачет! – торжественно изрек Трапезников. – Очередной. Ты как, можешь идти?
– А они? – Женя с явной неохотой высвободилась из его объятий и опасливо оглянулась на Раису, которая, продолжая тихонько стонать, переползала по траве поближе к телу Верьгиза.
– Сидеть! – угрожающе ткнул в ее сторону стволом Трапезников, и, когда Раиса замерла, достал из кармана телефон и, включив фонарик, направил на Верьгиза.
Он попал куда надо: в плечо, в грудь и в правую руку, хотя и почти не целился. Эти раны должны были вызвать обильнейшее кровотечение, однако таким оно было только в первые минуты, а сейчас уже унималось, и более того: к Верьгизу почти вернулось сознание, во всяком случае, его глаза были открыты, и, хоть еще блуждали бессмысленно, он должен был скоро прийти в себя, а значит, получить контроль над своим телом, над своим могуществом – и исцелиться.
– Его мать была убита серебряной пулей, – пробормотала Женя. – Человек, которому она искалечила жизнь, отыскал ее, как она ни скрывалась, и застрелил.
– Она что, была такая же? – Потрясенный Трапезников указал пистолетом на Верьгиза. – А его отец?
– Он простой человек, – помолчав, выдавила Женя.
– Ага, скажи ему, скажи, ты ведь знаешь, кем он был! – прорыдала Раиса.
– Нам некогда разговоры разговаривать! – крикнула Женя, склоняясь над Верьгизом. – Он вот-вот очнется! Смотри! Бежим!
– Какие мы были дураки, что оставили кол в той яме! – пробормотал Трапезников.
Он тут же спохватился и даже рот ладонью зажал, однако было поздно: Раиса услышала эти неосторожные слова и злорадно бросила:
– Теперь вам не уйти! Ни одна пуля не сможет его убить, кроме серебряной, а ее у вас нет, я знаю!
– Нет, – кивнул Трапезников. – Но, думаю, если я пять оставшихся самых обычных пуль выпущу в поганую башку этого шерстяного козла, он вряд ли соберется когда-нибудь со своими погаными мыслями! А может быть, даже и сдохнет. Во всяком случае, у нас будет время вырубить новый осиновый кол! Секач для этого вполне пригодится. Но сначала надо обеспечить запас времени.
Он приставил дуло к виску Верьгиза, Раиса дико взвизгнула, закрыв лицо здоровой рукой, но тут Трапезникову почудилось, будто ему самому кто-то выстрелил в голову, потому что Женя вдруг бросилась вперед и крикнула:
– Не надо! Не стреляй! Бежим! Оставь его!
– Ты что?! – прошептал Трапезников, слишком ошеломленный, чтобы крикнуть. – Тебе его жалко?!
– Нет! – ожесточенно замотала головой Женя. – Я ненавижу его! Но я не могу… я не хочу, чтобы ты убил… не хочу, чтобы ты убил его, потому что он сын моего отца!
Трапезников покачнулся, уставился на нее недоверчиво:
