По зале пронесся слабый шепоток. Старцы, как по команде, уставились в пол. Толстяк подавился виноградинкой и заперхал, боясь потревожить владыку громким кашлем. Щеки и лоб толстяка стали багровыми. Кейрин-хан приветливо смотрел на ларгитасского посла. А Николас Зоммерфельд кланялся, боясь начать.
– Ри, это провокация, – наконец произнес он. – Шах спрашивает, можешь ли ты вернуть ему зрение.
II
Она вломилась в мозг Ника, как танк в сувенирный магазин. Нарочно, с шумом и треском – чтобы посол Зоммерфельд сообразил: у доктора ван Фрассен нет иного выхода. Что доктор ван Фрассен не полезет дальше, не станет воровать тайны, личные или государственные – просто разговаривать вслух нельзя, а обмен мыслями стократ быстрее обмена словами.
От волнения она не могла сконцентрироваться. Мысли Ника ассоциировались с гнусавым звучанием скрипки. Ее собственные – флейта, как всегда. Очень хотелось выпить вина. Много, бутылку или две. Хотелось покурить. Она никогда не курила того, чего хотелось сейчас. Хотелось сбежать, и подальше. Страстно, до одури, до дрожи в коленках. Не сразу стало ясно, что выпить и покурить – это Ник, а сбежать – она сама.
«Что делать?» – задохнулась флейта.
«Не знаю», – откликнулась скрипка.
«Не знаешь? Кто из нас посол?!»
«Ри, не горячись. У Хеширута зрение – идея-фикс…»
«И что?»
«Я запрашивал Ларгитас на этот счет. Замена хрусталиков, и все такое. Да хоть пересадка глазного яблока! Ты должна быть в курсе…»
«Я в курсе. Связь между сетчаткой глаза донора и зрительным нервом реципиента, восстановление ассоциативных зон в мозге…»
«Для наших офтальмологов это даже не вчерашний день…»
«Устрой мальчику операцию. Он будет благодарен тебе до конца…»
«Вот именно, что до конца. Я не знаю, как воспримет это Кейрин-хан. Что, если зрячий шах не проживет и дня? Это дипломатия, Ри. Тут нельзя милосердствовать вслепую…»
Милосердствовать вслепую. Скрипка. Флейта. Она чуть не ударила Ника. При всех. За то, что прав. За то, что на весах не только желания безглазого подростка, облеченного властью. Надо что-то делать; ничего сделать нельзя…
«Ты можешь обнадежить его, Ри?»
«Как?»
«Дать ему увидеть? На время, на одну минуту? Я скажу, что сейчас мы не способны на большее. Обнадежу его – и отложу решение вопроса. Мы выясним позицию Кейрин-хана – не исключено, что он поддержит эту идею…»
«Я могу дать ему увидеть зал моими глазами. Трансляция сенсорных образов – самое простое решение. Устраивает?»
«Вполне, – спела скрипка. – Ты умница.»
«Да, – ответила флейта. – Я умница. Но я прилетела сюда лечить одного мальчика, а не двоих.»
Вернулся зал. Посол Зоммерфельд, выступив вперед, что-то говорил – гортанно, щелкая и цокая. Старцы ухмылялись в бороды. Вежливо слушал регент. Равнодушно – шах. Казалось, разговор не о нем, и о зрении он спросил между делом. Толстяк наконец справился с виноградинкой. Регина впервые заметила, какой внимательный, цепкий прищур у этой горы жира. Изучая собравшихся, она ждала, когда Ник даст ей отмашку приступать. В обещанном не крылось ничего сложного. Такие шутки они проделывали в интернате. Правда, в «Лебеде» не учился ни один шах.
– Давай! – скомандовал Ник, и она потянулась к мальчику на троне.
В первую минуту Регина решила, что сошла с ума. Хеширута IV не было. Он находился в зале, собственной персоной, и в то же время он полностью отсутствовал на ментальном плане. Доктор ван Фрассен еще бы поняла броню. С пси-блокадой она была знакома не понаслышке. Помнила она и серую пыль – защиту рассудка охранников на вилле, где изучался секрет «Цаган-Сара». Но шах оказался пустым местом. Даже не призрак – ничто. В волнении, забыв законы и приличия, Регина всем мозгом ударилась в Кейрин-хана – с тем же результатом. Старцы, толстяк, музыканты – для телепата никого из них не существовало.
Совсем.
Мне снова шестнадцать, подумала Регина. Я не на Шадруване. Я на Соне, на фестивале арт-транса. Я смотрю «Мондонг», фильм с возрастными ограничениями. Я сплю, и мне снится, что я – героиня фильма. Этого не может быть на самом деле. Однажды я проснусь.
– …лучшие телепаты Галактики, – сказала Сибилла Терн, психир. – Активные день за днем идут на таран. Пассивные день за днем идут на погружение. И что? Вместо тарана – пшик. Вместо погружения – барахтанье на мели. Племя дикарей, неуязвимых для телепатического вторжения. Я, пси-хирург с дипломом, полученным на Сякко, чувствую себя калекой. Я ни на шаг не продвинулась, Джош. Психика этого уродца закрыта для меня. Это пирамида, вкопанная в землю. Пирамида с иными константами. Ты понимаешь, что это значит?
– Понимаю, – кивнул Джошуа Фластбер, этнолог. – Это значит, что надо продолжать.
– Нет! Я не могу. Представь, что тебе велено оплодотворить женщину. Естественным путем. Она лежит перед тобой, обнажена и доступна. Но подходя к ее кровати, ты всякий раз делаешься скопцом. Если я скажу тебе, что надо продолжать, что ты мне ответишь?
Сон длился.
«Я утратила дар, – в панике решила она. – Я больше не телепат!..» Ты только что обменивалась мыслями с Ником, подсказал здравый смысл. Проверка заняла доли секунды – посол Зоммерфельд был по-прежнему доступен для нее. Как и Зоммерфельд-сын – утром. Ларгитасцы – да. Шадруванцы – нет.
Ник с удивлением смотрел на нее.
– Я не могу, – сказала Регина. – Выкручивайся, как знаешь.
III
– Что мы делаем, Артур?
Вопрос – в карих глазах. Вопрос – вихор на темени.
– Мы строим башню. Вот это – башня.
Доктор ван Фрассен плавно – чтобы ребенок успел отследить движение – провела ладонью вдоль пяти кубиков, установленных друг на друга. Все кубики были педантично повернуты одноцветными гранями в одну сторону. Желтый – к желтому, зеленый – к зеленому…
– Башня. Повтори, Артур: башня.
Связи «объект – образ» простраивались успешно. Даже лучше, чем Регина надеялась. Но с вербальными маркерами и речевыми ассоциациями дело обстояло хуже. Ничего, на то она и ментал: поможем, свяжем. Так держат под руку хромого, прогуливаясь по больничному парку. Главное – запустить ассоциативный механизм на должную глубину, отладить сложные цепочки. Вскоре механизм станет работать сам, без «костылей». Понадобится лишь периодическая коррекция и подключение следующих слоев.
Смотрим речевые центры. Словесный, напрямую связанный со слуховым – задняя часть первой височной извилины левого полушария. Что тут у нас? Более или менее. Ряд слов Артур знает и вполне понимает их значение. Стимуляция не помешает, но в целом… Двигательный речевой центр – задний отдел третьей лобной извилины левого полушария. Тут проблемы. Простой стимуляцией не обойтись…
