Я еще раз поймал себя на мысли, что уже не считаю отравленных обычными, просто заболевшими людьми и убивать их готов без малейшей жалости. Да, еще утром они любили, ненавидели, ссорились, мирились, занимались делами, грустили, радовались, ели, пили… но то время прошло. Если каким-то чудом удастся вернуть их в нормальное состояние, я буду только рад. Сейчас же я мог относиться к ним только и исключительно как к врагам: жестоким, безжалостным, беспощадным. А врагов принято уничтожать, пока они не уничтожили тебя самого.
– Едем в объезд, – решил я. – Не нравятся мне эти скопления впереди… их там слишком много собралось, и новые все прибывают…
Из подъездов, переулков, соседних дорог медленно шли отравленные, сбиваясь в кучи, они не дрались между собой и будто бы даже общались. По крайней мере, дальше они двигались вместе, уже не замирая в одной точке на долгое время.
Мне пришлось сделать приличный крюк и объехать проспект по широкой дуге, а затем выехать на дальнем его окончании, откуда до ОВД оставалось всего ничего. В этой части города отравленных почему-то было не очень много, и в основном только одиночки. Групп я заметил всего три или четыре, да и те не слишком многочисленные.
– Надо бы в магазин заскочить, – напомнил Коля. – А то у нас ни воды, ни еды, ни медикаментов…
Я выбрал небольшой продуктовый, в котором прежде частенько делал покупки. Отравленные рядом не крутились, но все равно я оставил Колю сторожить снаружи, а сам зашел внутрь, попросту расстреляв замок на двери.
Магазин меня встретил безлюдными залами, свет оказался выключен, и, пока я искал общий рубильник, прошло минут пять. Зато все, что нам требовалось, имелось здесь в избытке.
Первым делом я перетащил к машине несколько десятилитровых баллонов с чистой водой. Можно быть уверенным, что эта вода, даже если она вдруг набрана из-под крана, что далеко не редкость в реалиях российского бизнеса, все же не отравлена. Дата на маркировке стояла трехдневной давности – пить можно спокойно.
Коля складывал баллоны в багажник, благо места там хватало. Я же, закончив с водой, набрал мешок консервов с тушенкой, с десяток колбасных палок, две головки сыра и прочих продуктов, старательно выбирая из всего многообразия менее скоропортящиеся.
В последнюю ходку я прихватил несколько бутылок с коньяком, виски и водкой, а также три блока сигарет – в хозяйстве пригодится. Из аптечного киоска я выгреб все подряд – никогда не знаешь, что именно понадобится. Вместо оплаты я оставил у кассы листок с адресом ОВД и моей фамилией – грабить магазин я не планировал, мародерство – не наш профиль, и в случае благоприятного исхода с радостью возместил бы понесенные убытки хозяевам.
То ли я слишком уж расслабился, туда-сюда снуя от машины к магазину, то ли подсознательно не ждал опасности оттуда, где, как мне казалось, я все проверил, но нападение я прозевал.
Он, очевидно, спал в подсобке – невысокий, лысоватый, с изрядным брюшком и орлиным профилем – хозяин ли магазина, решивший сторожить добро самолично, или охранник, задремавший на рабочем месте, а потом отравившийся реагентом и застрявший в помещении, – не знаю. Прыгнув на меня и повалив на пол, он продемонстрировал недюжинную силу, которой я от подобного типа не ожидал.
Пакет с бутылками выпал из моих рук, но сейчас было не до них. Руки отравленного сжались на моем горле мертвой хваткой. Я ударил его по почкам – никакой реакции, у него даже мимолетной гримасы не промелькнуло на лице – кажется, он попросту не заметил удар. Еще удар – в этот раз в глаза растопыренной пятерней. Бесполезно. Он моргнул, но не только не разжал рук – хватка на горле только усилилась. Я захрипел. Долго такое давление никто не смог бы выдержать, еще несколько секунд – и наступила бы гарантированная смерть.
Отравление реагентом трогганов усилило его физические возможности в несколько раз. Он сравнился бы сейчас с тяжелоатлетом и, думаю, запросто выжал бы мировой рекорд с первой попытки.
Я все пытался оторвать его руки от моего горла, из последних сил, задыхаясь. В глазах плыло, голова, казалось, сейчас взорвется. Он же просто сломает мне шейные позвонки. По крайней мере, смерть будет быстрой…
Мои руки разжались. На мгновение я потерял сознание. И тут же, с глотком воздуха, пришел в себя. Я дышал и дышал и не мог надышаться! Оказывается, как мало человеку нужно для счастья – просто дышать!..
Когда я наконец обрел способность соображать, то увидел, что сижу, прислонившись к прилавку, рядом лежит убитый лысый с пробитой головой, а Егоров протягивает мне бутылку с водой.
– Тебя слишком долго не было, я решил проверить, – пояснил он свое спасительное появление.
Коля помог мне подняться. Я ощущал изрядную слабость, колени подкашивались, но пакет с алкоголем и таблетками я все же не забыл прихватить с пола.
Откуда в отравленных эта небывалая сила? Даже хилый на вид, явно не увлекающийся спортом мужичок чуть не отправил меня на тот свет. Меня – тренированного опера! Причем голыми руками!..
Нет, такие бои не по мне. Никого к себе больше не подпущу и на расстояние десяти шагов. Нужно стрелять по ним издалека, не обязательно на поражение, но ни в коем случае не давать возможности приблизиться для рукопашной. В ближнем бою у обычного человека против отравленных шансов нет. Это все равно что выставить против семилетнего ребенка крепкого взрослого мужика. Ребенок, может, и сумеет победить, если ножичек в кармане отыщет и не побоится его в дело пустить, но поставил бы я в таком поединке, естественно, на взрослого…
– Может, я поведу? – предложил Егоров, с сомнением поглядывая на меня.
– Справлюсь! Ты лучше следи за местностью и, если что, сразу стреляй! Сам видел, один на один нам с ними не совладать, а тем более с толпой. Разорвут…
Маша дремала у Кати на коленях, Сталинина Петровна задумчиво глядела в окно. Мы загрузили оставшиеся пакеты в багажник и тронулись с места.
– Я думаю, все это – кара свыше, – негромко сказала Колина мама. – Человек слишком зазнался, считая себя царем природы. А он не царь, он лишь слуга.
– Не разбуди девочку, пусть поспит, – попросил Егоров. – А кто царь, кто слуга – после разберемся… К тому же природа тут совершенно ни при чем. Тут руку приложили совершенно конкретные существа. И мы этим тварям полный счет еще выставим…
– Существа твои – лишь орудие, – непреклонно ответила Сталинина Петровна. – Не забывай, все мы – Божьи дети. Но когда ребенок начинает капризничать, его наказывают!
– Мама, сколько раз тебе говорил, не с твоим именем проповедовать веру в Бога! – легко улыбнулся Коля.
– Эх, молодежь, все бы вам зубы скалить… – не обиделась Сталинина Петровна, но тему на этом закрыла.
Оставшиеся несколько кварталов мы преодолели без происшествий, повстречав по дороге лишь несколько разрозненно шатающихся отравленных. Ни одной сплоченной группы мы не увидели.
У нашего ОВД стояли три черных джипа с тонированными стеклами.
