– Обещаю, – еле выговорил он.
Вот не думал, не гадал, что такими страданиями наполнится его душа к сорок пятой его годовщине! Страдал, маялся какой-то непонятной любовью к Машке, а оказывается, и представления не имел, что это такое – любовь! Никогда прежде не саднило в горле от переживаний, не болело в груди и не сжималось от жалости. И никогда он прежде не задыхался от восторга, глядя на Машку. А вот на девчонку эту смотрит и задыхается. И петь, невзирая на трагизм ситуации, хочется.
Расскажи кому, скажут – допился!
– Обещайте мне больше никогда не пить, дядя Сережа, – прошептала Инна горестно. – Вот я умру когда, вы больше не пейте. Никогда. Обещаете?
– Девочка! Девочка, ну что ты такое говоришь?!
Он с грохотом уронил ложку на стол, сорвался с места, подлетел к ней, подхватил со стула, прижал к себе. Неправильно, неприлично прижал, как Машка бы охарактеризовала.
– Не смей. Слышишь! Не смей думать о смерти! – шептал он ей на ухо, целуя ее волосы, пахнущие его травяным шампунем. – Мы что-нибудь придумаем. Мы обязательно что-нибудь придумаем. Мы спасем тебя!
Инна задрала голову, подставила ему рот для поцелуя. Прошептала:
– Вы такой хороший. Я почти влюбилась в вас. Так жалко, что у нас почти не осталось времени.
– Молчи. Молчи. Молчи, – выдыхал он, скользя губами по ее мокрым от слез щекам. – Все получится. У нас все получится.
Не получилось! У них не получилось даже поцеловаться как следует. Зазвонил его мобильный телефон.
– Машка! О господи! Ну чего ей-то нужно от меня?!
Сергей нехотя отстранился, отошел к окну. Телефон лежал на подоконнике.
– Да, Маша, говори.
Он включил разговор на громкую связь. Зачем? Сам не понимал. Может, хотел продемонстрировать этой загнанной в угол девчонке наивысшую степень доверия? Лучше бы он этого не делал, идиот!
– Она у тебя, Кузьмич? – еле слышно прозвучал голос давней подруги, таким он был напуганным. – Только не говори, что они не ошибаются и она у тебя?
– Ты о ком? – с наигранной бравадой отозвался он и даже сделал попытку хохотнуть. – Маша, ты в себе?
– Значит, у тебя. Значит, они не соврали. – Маша заплакала, громко всхлипывая. – Прости меня, Кузьмич! Прости дуру старую! Втянула тебя в скверную историю.
– Слушай, дура старая, ты можешь сопли не лить и нормально высказаться?
У него так все болезненно сжалось внутри. С похмелья так никогда не болело, как теперь. Он боялся смотреть на Инну, застывшую столбиком возле его обеденного стола. Он просто боялся! Потому что Машка просто так слезу не пустит. Не заставить!
– У меня полчаса назад были серьезные люди. С удостоверениями. Целых трое. Они ищут ту самую девчонку, по просьбе которой я звонила, когда была на экскурсии. Кузьмич, все очень, очень скверно!
– Что ты им сказала? Почему они пришли к тебе?
– Кто-то из ее соседей видел тебя с ней. Видел твою машину в ее дворе. Запомнил номера. И цвет. Марку не запомнил. Похожих машин набралось десятка полтора. Они начали все проверять. Вышли на тебя. Хотели поначалу отбросить твою кандидатуру, учитывая твой послужной список. А потом… Потом пробили твой телефон, а там только мои звонки. С жуткими временными промежутками. Пробили мои звонки и обнаружили, что я звонила по двум номерам… По двум чертовым номерам, которые… – Машка заревела в голос. – Прости меня, Кузьмич! Прости! Я подставила тебя!
– Маша, не реви. Я что-нибудь придумаю.
– Если она у тебя, пусть бежит. Они поехали к тебе. От меня к тебе. У вас минут десять, пятнадцать, не больше. И не стой столбом, Кузьмич! Действуй!
Маша отключилась.
– Тебе надо уходить, – проговорил он, еле сумев повернуть голову в сторону девушки. – Быстрее! Через заднюю дверь. По тропе, к озеру. Через двести метров свернешь влево. Потом через сто вправо и еще раз вправо. Там есть пещерка. Ты уместишься. Ночью я приду к тебе с вещами и деньгами. Мы что-нибудь придумаем.
– А может, не стоит? – Она так сильно дрожала, что еле держалась на ногах. – Я не смогу!
– Быстро, быстро, быстро, Инна! Уходи!..
Она метнулась наверх, схватила в охапку свои вещи, документы, наличность, сунула в рюкзак, который он стащил с полки шкафа и подставил ей.
– Никуда оттуда не уходи. Ночью я приду. Все, беги…
Как только задняя дверь хлопнула, он снова сел к столу. Взял в руки ложку и принялся черпать остывшую картошку, запихивая ее в рот большими порциями. Он медленно жевал и считал про себя. Считал минуты, поделенные на ее шаги. Сопоставлял со своими шагами, которыми обычно покрывал расстояние до пещерки, в которой прятал нехитрую рыболовную снасть, чтобы не таскать ее все время из дома.
Она успеет. Она успеет. Она все успеет…
Глава 22
Поминки по Дине, устроенные тестем в его доме, были совершенно неуместны. Они, во-первых, не были приурочены ни к одной отведенной церковью дате. Во-вторых, назначены были на середину недели, а это рабочий день у него и последняя учебная неделя у Тараса, а парень и так пропустил много дней после смерти матери.
Глеб нехотя собирался. Нехотя изображал скорбь. Ему больше удавалось изображать печальную задумчивость. Сиди себе, помалкивай, время от времени грустно вздыхай. Так вздыхать можно было и по Дине, и из-за мозоля на левой пятке, который тревожил третий день.
А вот скорбь изображать не выходило.
Надо было плакать, без конца вспоминать, восклицая, какой Дина была хорошей и славной девочкой. У тестя выходило, потому что он Дину любил. Потому что она была его дочерью. Любимой дочерью.
Глеб настолько притворяться перед тестем не мог. Тем более что Дина последние месяцы его просто изводила. Она сводила его с ума своими придирками, подозрениями, бесконечным нытьем. Он настолько остыл к ней, что даже не мог вспомнить, а любил ли он ее вообще когда-то. А эти ее участившиеся разговоры о разводе! Это же с ума сойти можно было. Она без конца ему угрожала. Ему, его карьере. И это после всего, что он сделал для своей семьи. После ситуации, в которую они попали по милости…
– Радуешься небось? – вдруг вскинул на него покрасневшие от слез глаза тесть. – Вижу, радуешься! Можешь даже своей башкой не трясти, зятек! И так все видно.
– Альберт Вадимович, прекратите. – Глеб недовольно поморщился, перевел взгляд на притихшего сына. – Тарас, ступай в сад. Подыши воздухом.
– Пап, там дождик льет. Ты чего? – возразил сын, но со стула сполз и к выходу из гостиной направился. – Я в маминой детской комнате посижу. Дед, можно?
– Конечно, Тарас. Конечно. – Голова тестя слабо качнулась, подбородок уткнулся в грудь, и тесть снова заплакал. – Девочка моя… как же мне тебя не хватает! Как же так могло случиться!
