Мать, по‑прежнему не меняя величественной позы, не ответила. Лишь окинула дочь взглядом с головы до ног и чопорно спросила:
— Как вообще тебе удалось привлечь его внимание? Я еще поняла бы, если бы на яхте была шумная вечеринка и ты оказалась бы в числе приглашенных. Так Ризард хочет нам внушить, что очарован тобой. Что он тебе пообещал?
В голосе матери послышались странные нотки — тревога и что‑то еще… Стремление защитить… Тиффани округлила глаза. Вот, значит, как. Мама и впрямь верит, что дочь использовали, а она сама этого не понимает. Никогда в жизни еще ей не было так стыдно за свои чувства.
— Он ничего не обещал. Ему нравлюсь я — такая, какая есть. И это взаимно.
Словно в тумане, она повернулась и пошла к двери. Из головы не шли слова матери о том, что Ризард хочет на ней жениться.
Ризард, увидев ее, поставил бокал и протянул руку.
— Готова? Увидимся внизу, — сказал он мужчинам.
— Тиффани, — упрекнула ее посол, — нельзя так разговаривать с матерью, она мне рассказывала, что беспокоится за тебя — не только оттого, что ты пропала с незнакомцем — прошу прощения, — обратилась она к Ризарду, — но…
— Я знаю. Это продолжается с самой катастрофы. Я стала обузой для родителей. Но вы не представляете, как мне это все надоело. Мне уже лучше, и пора им с отцом, черт возьми, уйти из моей жизни.
Ей хотелось, чтобы окружающие оставили ее зализывать раны в одиночестве. Казалось, сейчас каждый мог увидеть ее слабость и то, как она влюбилась без памяти в этого красивого обманщика, который хитростью вполз в ее сердце. И все ради собственной выгоды.
— Что за восстание? — строго заговорил отец. — Ты никогда не вела себя так раньше. Мы с матерью понятия не имеем, что с тобой стряслось. Позволили, называется, поработать. Видимо, это стало слишком большим стрессом для тебя.
— В каком смысле «позволили»? — вскинула голову Тиффани, переполняясь гневом.
Ризард успокаивающе сжал ее руку и произнес:
— Если разрешите вмешаться… Каждый ребенок рано или поздно покидает родное гнездо — даже если случилось непредвиденное, и ваша дочь нуждалась в вашей поддержке, сейчас она уже взрослая и может принимать собственные решения.
Тиффани промолчала, позволив кавалеру отстаивать ее позицию. Что ж, даже если он ее и использует, нельзя отрицать его участие и попытки помочь.
Когда они подошли к лифту, девушка вздохнула:
— Я не могу, Ризард.
Она имела в виду банкет, вечер, гостей, но слова ее были истолкованы иначе.
— Не смей расстраиваться. Послушай, я приезжал в Брегновию после окончания университета и мог остаться дома. Мама этого очень хотела, но я принялся мотаться по Европе, точно перекати‑поле. Они вынудили меня уехать ребенком, но прошло то время, когда они принимали решения за меня.
— А сейчас ты ненавидишь себя за то, что не остался с ними. Думаешь, мне стоит вернуться и извиниться? — Тиффани оглянулась, ненавидя себя за ссору с родными, хотя возвращаться с покаянием было отчаянно страшно.
Они вошли в лифт.
— Я не то чтобы очень уж ненавижу себя. Все когда‑то должны оторваться от гнезда, дорогая. Но поверь мне, твои родители стараются тебя удержать только потому, что любят. Твой отец задавал мне очень откровенные вопросы. Он чудесный отец, защищающий свою малышку.
Сжав сумочку так, что побелели кончики пальцев, Тиффани подняла глаза на любовника:
— Ты ему сказал, что хочешь на мне жениться?
Собственный голос показался ей безжизненным — даже о браке с Поли она говорила с большим воодушевлением. На лице Ризарда появилось откровенное изумление, сменившееся деланно‑равнодушным видом.
— Когда я позвонил, он спросил о моих намерениях. Я сказал, что они самые благородные. Что еще я мог ответить?
— Ты мне сказал, что наши отношения — нечто временное. Так когда ты успел поменять свое мнение?
Ризард отвернулся, так что Тиффани теперь был виден лишь его профиль, но все равно можно было понять, что его снедает нетерпение, и вдруг снова посмотрел на нее:
— Что ты хочешь узнать, дорогая?
Лифт остановился, и Тиффани судорожно вцепилась в поручень.
— Ты ведь не собирался сначала жениться, но вдруг понял, как полезны могут оказаться связи отца. Так?
— Да.
Ни извинений, ни оправданий — прекрасное лицо его было таким замкнутым и отрешенным, что слезы наворачивались на глаза.
— Мы ведь говорили о том, как я ненавижу, когда меня используют втемную, Ризард.
Двери лифта открылись. У номера стояли лакеи, один взялся за ручку двери.
— Нам нужно несколько минут наедине, — бросил он.
— Нет, — с трудом произнесла Тиффани, выходя из лифта. Под взглядами множества людей ей показалось, что кожа горит, но никто не понимал, какая это для нее пытка — никто, кроме Ризарда. Она подняла на него глаза. — Если ты привез меня сюда за этим, давай же — вперед. Я прекрасно умею держаться на сцене. Улыбайся. Главное, что имеет значение, — внешнее впечатление.
— Тиффани, — прорычал он.
Играючи, тепло улыбаясь, как это умела делать мама, Тиффани спросила у лакея:
— Как мне лучше встать рядом с президентом?
Приветствуя гостей, Ризард не сводил глаз с Тиффани, ожидая, что она вот‑вот взорвется. Однако все шло безупречно, девушка играла роль радушной хозяйки приема, заставляя его сердце колотиться от гордости за нее.
Из головы не шли ее слова: «Как я ненавижу, когда меня используют втемную». Ризард испытывал мучительный стыд. Неужели она полагала, будто он не замечает, каких усилий ей стоит этот званый ужин? Это не так. Ее напряжение постоянно держало Ризарда на взводе. Она же боится, внезапно понял он.
Что ж, если так, нужно позволить ей уйти. Но невыносимо было бы расстаться с нею, даже не объяснившись. Там, в лифте, Ризард не ожидал такого откровенного обвинения и ответил на вопрос скорее инстинктивно, понимая, что нет смысла обманывать.
Самым мучительным было находиться на расстоянии, а Тиффани держала дистанцию. Из‑за этого все становилось лишь более запутанным и непонятным.
После ужина начались танцы. Ризард старался не смотреть на партнершу, боясь, что возбудится от простого прикосновения к ней. Хотелось затащить ее в темный уголок и овладеть ею. Что бы они ни делали вместе, их движения превращались в гармоничный танец.
— Еще один кавалер повержен, — прошептала девушка.
— О чем это ты? — спросил Ризард.
Ответом ему был презрительный взгляд.
— Никто не может глаз отвести от моей мамы. Я тебе говорила, она красавица.
Ризард понял, что рассеянно смотрит в сторону белокурой дамы с аристократическими чертами лица. Голубые глаза миссис Холбрук сияли, точно сапфиры, пока она смотрела на дочь и ее кавалера. У Тиффани нижняя губка была пухлой и соблазнительной, в то время как у ее матери — узкой и чопорно поджатой. От дамы веяло острым умом и проницательностью, она была сама элегантность, само Совершенство. Ранее вечером она тепло поблагодарила Ризарда за приглашение, но взгляд ее был ледяным.
