Ризард Врбанчик давал указания одной из горничных, веля ей накрыть стол на балконе.
— Что ты здесь делаешь? — спросила женщина, закрывая халатом щеку.
— Я думал, ты в душе, но, видимо, ты снова заснула.
— Что? — раздраженно повысила она голос. — Откуда ты знаешь, что я делала? Я думала, ко мне никто не может войти, — обратилась Тиффани к горничной.
— Я открыла дверь вручную, чтобы принести еду, что вы заказали. Что‑то не так?
Горничная подозрительно посмотрела на Ризарда, но тот мгновенно сориентировался:
— Да, все верно, спасибо. Дальше я справлюсь сам, вы свободны. — Посмотрев на Тиффани, он добавил: — Не смущай персонал только из‑за того, что между нами было. — Он усмехнулся.
— Убирайся! — выкрикнула она.
Горничная, направившаяся было к двери, бегом выскользнула из номера.
— Я хочу, чтобы ты ушел.
— Я собираюсь сделать тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться.
С этими словами он направился на балкон. Тиффани, прищурившись, смотрела ему вслед.
— Что за предложение?
Заснув в слезах и муках, она тем не менее видела во сне этого мужчину. Сон был эротическим, но в конце обернулся позором и унижением.
— Не слышу тебя, — донеслось с балкона.
Сжав зубы, Тиффани подошла к двери, колеблясь и убеждая себя не поддаваться на манипуляции. В конце концов, нужно закрыть лицо. Она даже дома, вставая ночью за водой, не позволяла себе пренебрегать тональным кремом, чтобы не пугать слуг. И единственной причиной, по которой она сделала это сейчас, было наличие маски. Но Ризард видел ее настоящее лицо, и теперь она, точно рыба, выброшенная из воды, ждет сурового приговора.
Завязав потуже пояс халата, Тиффани твердым шагом прошла к раскрытым дверям балкона и сказала:
— Мне неинтересны твои предложения. Прошу, уйди.
— Я думал, ты одеваешься, — отозвался мужчина, выжимая лимонный сок на устрицы в раковинах, поданные со льдом на серебряном подносе. Рядом стояла тарелка из легкой древесной коры с креветками в кляре, лепешками, мясом, гуакамоуле, сальсой и чем‑то наподобие буррито, но завернутого в зеленые листья.
Желудок заурчал, и Тиффани невольно поднесла руку к животу, но было поздно.
— Ты голодна, поешь, — предложил Ризард радушно.
Ну и наглец, точно это он хозяин номера.
— Я предпочитаю есть одна. — Тиффани холодно указала на дверь.
В ответ Ризард взял устрицу, раскрыл ее, быстро прожевал содержимое и проглотил. Он облизал губы, и, глядя на неуловимое движение языка, Тиффани ощутила, что внутри у нее все дрожит. Черт, как же трудно смотреть на него с презрением, когда тело ведет себя так предательски. Но она выдержала взгляд, каждую секунду ожидая, что его лицо изменится в гримасе отвращения. Но Ризард оставался невозмутимым.
Он отодвинул стул и произнес:
— Присядь.
Напрягшись, Тиффани ответила:
— Мне нельзя находиться на солнце.
Она ждала, что он ответит теперь. Но Ризард лишь пожал плечами:
— Оно зайдет минут через двадцать.
— Послушай, я безуспешно пытаюсь дать тебе понять — отвяжись. И, похоже, настало время отбросить церемонии. Я не хочу иметь с тобой ничего общего. Это была не моя идея назначить встречу, будь моя воля, я бы сюда не пришла. Мы не сработаемся.
Он вскрыл вторую устрицу, не сводя глаз с Тиффани. Его язык вновь мелькнул между зубами, и ей показалось, что тело обожгло огнем.
— Почему? — спросил Ризард наконец.
— Потому что мне не нравится то, что ты делаешь. Ты не лучше того преступника, что занимал пост до тебя.
— Я намного лучше его, я подарил народу куда больше прав.
Ярость в его голосе заставила Тиффани призадуматься о том, стоит ли намеренно выводить этого мужчину из себя. Как бы там ни было, нужно было сделать так, чтобы он перестал проявлять к ней интерес. И она продолжила:
— Ты живешь на широкую ногу, а твой народ умирает с голоду. Сколько людей уже отдали жизнь за то, чтобы ты мог есть устрицы и смотреть на закат?
— Ты и понятия не имеешь, что мне пришлось потерять ради того, чтобы мой народ не голодал.
Отвернувшись, он бросил пустую раковину на поднос, и в этот момент Тиффани увидела, как искажено болью его лицо.
Заглушив голос совести, она с издевкой спросила:
— Что, я задела тебя за живое? Неприятно представать перед посторонними во всей красе?
Ризард метнул в нее разъяренный взгляд, и Тиффани снова ощутила себя неловко.
— Ты просто огрызаешься, потому что я причинил тебе боль, так что я тут ни при чем. Мы обещали друг другу больше не говорить колкостей.
Теперь в душе начало поднимать голову чувство вины, что было совсем некстати.
— Ты, может, что‑то и обещал, — надменно произнесла она, — а я нет.
— Значит, ты любишь издеваться над людьми? Знаешь, в тебе и впрямь есть нечто неприглядное.
На сей раз она посмотрела в глаза Ризарда — и сердце затрепетало, забилось где‑то в горле. У этого мужчины аристократические черты, благородные и четкие. И сейчас на лице его было написано презрение. Тиффани стало стыдно: может, она и была избалованной и эгоистичной, но никогда подлой.
— А чего ты ожидал? — спросила Тиффани, скрестив на груди руки. — Вломился ко мне в номер…
— Ты сердишься не из‑за этого, а из‑за того, что произошло вчера. Что именно я увидел твой секрет. Тиффани, ты не безобразна.
— Я уже говорила, ты заговариваешь о вещах, которые тебя не касаются.
— После того, что было, касаются, — возразил Ризард, языком проводя по очередной раковине, чтобы выловить мясо.
Тело снова отреагировало, и приятный ток пробежал по направлению к животу и между ногами. Мужчина сделал шаг навстречу, Тиффани же поспешно отступила и уперлась в перила балкона. Он недоуменно приподнял брови и придвинул стул, снова приглашая сесть.
— Я хочу, чтобы ты ушел, — настойчиво повторила Тиффани.
— Сначала давай разберемся.
Она едва не выкрикнула запальчиво: «Не хочу разбираться!» — но это было бы слишком по‑детски. Нет, она будет сражаться и давать отпор. Пусть оставит ее одну, умирать от одиночества.
Едва не прыснув от смеха, Тиффани призадумалась — как бы глупо ни звучало, похоже на правду. Она, точно больное животное, огрызается на всякого, кто пытается помочь. Именно это стало причиной напряженных отношений с родными, которые просто не знали, что делать с этой новой женщиной, ненавидящей свою жизнь и все в ней. Будь проклят этот человек, в котором она увидела себя, точно в зеркале — вот только изображение было искаженным, выставляя все пороки и уродства. Вчера он поймал ее в минуту слабости и, как ни в чем не бывало, соблазнил. А душевные раны едва‑едва успели затянуться, и теперь придется все начинать сначала. Да он просто опасен!
