Филон специально сделал паузу, дабы слушатели могли оценить сказанное. Обитатели «чердака» недоверчиво улыбались, качали головами. Я и сам не слишком поверил, но очень захотел, чтобы случилось именно так.
Гильотина в ломбарде?
Никому из нас не дожить, но, может, хоть внуки застанут Новый Мир – счастливый, гуманный, без убийств и казней?
– Признаться, я успокоился, – рассказчик словно прочел мои мысли. – Даже решил, что бездушный «механизм», похожий на устройство для колки орехов, навек скомпрометирует саму идею убийства человека человеком. Идея казни станет пошлой и мерзкой... Я рано обрадовался. К «механизму» подвели двух белых овец с известной всем фермы Ее Величества. Я мысленно пожалел безвинные жертвы – и заметил принцессу де Ламбаль. Она смотрела на овец, тонкие пальцы сжимали веер... Версаль исчез. Зелень парка сменилась серой брусчаткой, из клубящегося тумана подступили еле различимые тени. Грядущее явилось мне! Первый удар сабли сбил с головы принцессы белый накрахмаленный чепец. Второй рассек ей лоб до левого глаза. Хлынувшая кровь мгновенно залила платье. Теряя сознание, де Ламбаль осела на землю, но убийцам хотелось продолжения. Женщину заставили подняться и идти по трупам. Ее вновь ударили, принцесса упала, но все еще была жива – и тогда какой-то ублюдок взмахнул дубиной... Видение длилось едва ли больше мгновения, но я запомнил каждую мелочь. Надо ли говорить о моих чувствах? Однако это было ничто по сравнению с тем, когда полгода спустя я увидел все это снова. 2 сентября 1792 года, господа; тюрьма Фосс. Принцессу де Ламбаль убивали на моих глазах. И я ощутил истинный, ни с чем не сравнимый ужас. Ибо окончательно убедился: мои видения – не обман чувств и не буйство фантазии.
Филон вновь умолк, наверное, ожидая сочувствия.
Ответом ему было мертвое молчание. Я же размышлял о том, что делал этот немец в тюрьме Фосс? Там погибли десятки невинных, но Филон умудрился выжить! Что, если ему ничего не грозило? Кто сказал, что алхимик-фальшивомонетчик находился среди жертв, а не среди убийц?
– Под гнетом увиденного я не заметил, что испытания начались. Его Величество дал команду, и первую овцу повели на помост. Она шла покорно, не чуя беды. Сансон отвернулся и дернул за рычаг. Все сработало отменно. Профессор Гильотен зааплодировал; король кивнул с чувством глубокого удовлетворения, вытер лицо платком... Я боялся смотреть на принцессу, а посему не отводил взгляда от помоста. Кровь овцы растекалась по доскам, чернея на глазах. Я почувствовал, что эта кровь уносит меня прочь. Я тонул в красной реке. В глаза плеснул желтый огонь, сменившись удушливым дымом. Я хотел закричать...
С силой проведя ладонью по лбу, Филон внезапно заговорил иначе – отрывистыми, лающими фразами.
– Внимание! Зондеркоманда лагеря Аушвиц получает усиленное питание. Предусмотрена выдача теплой одежды в зимний период. То и другое – в течение полугода, после чего происходит полная смена личного состава. Примечание: пребывание полезных евреев в зондеркоманде ограничено тремя месяцами. Основные обязанности зондеркоманды! Первое – обеспечение бесперебойной работы крематория. Второе – порядок среди заключенных. Особое внимание – новоприбывшим. Предварительная селекция! Комиссары и евреи, неспособные к труду, проходят специальную обработку немедленно. Срок пребывания остальных – от месяца до трех, в особых случаях до полугода. Третье – обеспечение порядка при проведении специальной обработки в газовых камерах. Четвертое – извлечение после специальной обработки полезного остатка и его сортировка. Золотые зубы – отдельно. Женские волосы – отдельно. Одежда и обувь – отдельно. Личные вещи – отдельно. Присваивать полезный остаток запрещено под страхом расстрела. Оказывать всякую помощь заключенным запрещено под страхом расстрела. Численность зондеркоманды – от семисот до тысячи человек.
Только сейчас я понял, что Филон говорит по-немецки. Мне хорошо знаком язык наших соседей, но я готов поклясться, что никогда не слышал такого диалекта. Впрочем, не это заставило меня похолодеть. Голос рассказчика стал чужим, грубым. Алхимик исчез, с нами разговаривал кто-то другой.
Я похолодел. Консьержери и эшафот – не самое страшное из того, что может случиться с человеком.
– Простите, господа! – Филон передернул плечами, сел на ближайший лежак. – До сих пор накрывает, как только вспомню. Я плохо сплю. Страшно... Успокаиваю себя тем, что просто сошел с ума. Знаете, наши мечтатели, надеясь на прогресс науки и техники, даже не представляют, насколько они правы. В газовой камере можно убить сотню человек за три минуты – и за полчаса превратить трупы в пепел. Гильотен с его «механизмом» – щенок, жалкий дилетант!
– Погодите, господин Филон! – не выдержал я. – Здесь принято рассказывать сказки, но это – не сказка. Извольте объясниться! Иначе мне будет казаться, что я уже попал в ваш... Как вы его назвали, этот ад?..»
Шевалье с трудом удержался, чтобы не скомкать безвинную бумагу. Зачем Дюма переписывал такую пакость? Лучше уж Нельская башня, чем ад под названием Аушвиц. Вспомнился разговор с товарищами по Обществу – о «местах для концентрации» врагов народа.
Не пропала, выходит, задумка?
«Комиссары и евреи, неспособные к труду...» За что убивают комиссаров, Огюст помнил. Дед, комиссар Конвента, сложил голову на эшафоте в страшные месяцы террора. А евреи? Средневековье с погромами и гетто давно кончилось, в цивилизованных странах евреи уравнены в правах...
Он хотел взять следующий лист – и не смог. Кровь Господня, он и так нахлебался по самое горло! Надо немедленно, сейчас же рассказать обо всем Бриджит! Как он смел тянуть, сомневаться? Она поймет, она все объяснит, с ней станет спокойно...
На какой-то миг Огюст осознал всю странность происходящего, захотел остановиться, собраться с мыслями. Поздно! Правая рука уже шарила по спинке стула, снимая куртку. Левая рылась в кармане в поисках мелочи. На фиакр должно хватить... не хватит – пешком, бегом...
«Не бойся, дурачок. Иди ко мне».
2
Черный-красный, ночь-день. Ступеньки прыгали под ноги, молоток прильнул к ладони.
– Мне Бри... Баронессу Вальдек-Эрмоли!
– Баронесса занята...
– Срочно!
Ковровая дорожка казалась бесконечной, словно дорога до Марса. Аристократы с портретов смотрели вслед, морщась от недоумения. Мелькнула и пропала мысль о том, что бы он делал, не окажись Бриджит дома, на роскошной улице Гренель.
Она – здесь! Сейчас он ее увидит... Медь дверной ручки обожгла пальцы. Холодом или огнем, Огюст понять не успел.
– Я... Здравствуй!
Ее глаза – напряженные, слегка растерянные. Надо извиниться, все объяснить... Слова не шли на язык. Путались, цеплялись друга за друга – снежинки, звенья в цепи, зубчатые колесики в часовом механизме.
– Поговори со мной, Бриджит. Пожалуйста! Я... Мне ничего не надо. Я не стану мешать. Мне просто хочется с тобой поговорить, рассказать... Неужели тебе так трудно?.. выслушать... меня!..
