Прошло несколько минут, потом еще несколько. Убедившись, что приступ прошел и возвращаться пока не собирается, Джен пригладила волосы, почистила зубы и прополоскала рот.
— Извини, — сказала она. — Должно быть, я съела что‑то не то. Сейчас выйду. — С этими словами она открыла дверь и вышла из ванной. — Ты что‑то говорил о завещании Рауля?
— Я думаю, нам обоим нужно присесть.
Она наткнулась на мрачный взгляд Люки.
— Я лучше постою.
Люка нахмурился, будто ее спокойный тон удивил его. Но он должен понять, что Джен, так же как и он, научилась дистанцировать себя от чувств и эмоций после смерти Лидии. Она должна была этому научиться, иначе сошла бы с ума.
— Просто скажи мне, что ты знаешь о завещании Рауля.
— Очень мало. Мы с твоим братом о многом разговаривали, но только не об этом. Мы вообще никогда не говорили о деньгах. Только один раз, когда он нуждался в помощи. — Джен слабо улыбнулась, вспомнив тот день, когда Джей Ди сказал ей, что даже одежда, которую носил Рауль, не принадлежит ему. Он не мог позволить себе химчистку и часто пользовался гардеробной Джей Ди.
— У Рауля был трастовый фонд, — напряженно сказал Люка. — Он что‑нибудь говорил тебе об этом?
— Ничего. Он никогда не говорил ни о каком фонде. Я ничего об этом не знаю.
— И не должна, — согласился Люка.
— Так что это значит, Люка? — Ей было просто необходимо присесть. Слабость могла перерасти в новый приступ, и Джен осторожно прислонилась к подлокотнику кресла.
Наступило долгое молчание, затем он спросил:
— Ты думаешь, что беременна?
— Что? — У Джен были подозрения, но она не готова была делиться ими и обсуждать их с Люкой. — Сначала фонд, потом это. Какие еще обвинения спрятаны у тебя в рукаве?
— Я не обвиняю тебя в том, что ты беременна. Я просто задаю вопрос. Я узнаю признаки…
— Это смелое утверждение для мужчины, — прервала его Джен. Вся ее боль выплеснулась разом. — И скольких женщин ты сделал беременными?
— Ни одной, — ответил он, шокированный ее колкостью. — Но ты не ответила на мой вопрос, — мягко напомнил Люка. — Ты думаешь, что беременна?
— Тебя это волнует?
— Конечно, волнует. Боже! Джен! Я не могу поверить, что ты спрашиваешь меня об этом. Разве я похож на человека, которого не волнует мать его ребенка?
— Я не знаю, — честно сказала она, еще не оправившись от шока, пережитого из‑за предполагаемой беременности. — Я не знаю, способен ли ты чувствовать. История вашей семьи говорит об обратном.
— Мой отец не способен любить что‑либо, кроме себя и своих драгоценностей. Но я не собираюсь повторять его ошибки. Прошлое многому научило меня.
— А ты считаешь, что меня не научило! — Пальцы Джен сжались в маленькие злые кулаки. Он заставлял ее противостоять той правде, от которой она всегда держалась в стороне.
— Я считаю, что тебе пришлось взять на себя большую ответственность в раннем возрасте, — сказал он мягко. — Я говорю, что никогда и никого не было рядом, чтобы тебе помочь.
— Мне не нужна ничья помощь, — возмутилась она.
— Я думаю, ты все еще винишь себя за смерть сестры.
— Что? — Кровь резко отхлынула от ее лица.
— Ты не можешь этого отрицать, — настойчиво продолжал Люка. — Когда судья вынес решение в твою пользу, ты считала, что это навсегда. Что вы с Лидией будете жить вместе долго и счастливо.
— Прекрати! — взмолилась она.
Но он не остановился.
— Ты сама рассказывала мне, как ожесточенно боролась за то, чтобы Лидия осталась с тобой, когда погибли ваши родители. Когда сестра тоже погибла, ты должна была чувствовать, что твой мир рухнул.
Джен открыто рыдала на кровати.
— Ты осталась одна с зияющей дырой в сердце, которую никогда и ничем нельзя заполнить.
— Ты ничего не знаешь о моих чувствах! — вскрикнула она, откатываясь подальше, чтобы скрыть захлестнувшие ее эмоции.
— Это был несчастный случай, Джен, — с нажимом произнес Люка. Взяв ее за плечи, он повернул девушку к себе и добавил: — Это была трагическая случайность. Ты не можешь считать себя ответственной за это.
Он остановился, увидев защитный жест Джен. Она не могла больше этого слышать. Через несколько томительных минут он заговорил снова:
— Разве Лидия хотела бы, чтобы ты всю жизнь избегала правды? Ты знала ее лучше всех остальных.
— Да, знала, — яростно ответила Джен. — И я просила бы тебя держать свои предположения при себе.
— Разве она хотела бы, чтобы ты игнорировала голос своего сердца?
— Что именно? — спросила она напряженно.
— Что ты меня любишь, а я люблю тебя, и значит, мы должны быть честны друг с другом.
— Я честна с тобой! — воскликнула она охрипшим от волнений голосом.
— Разве? Почему ты не сказала мне, что ты девственница, когда мы занимались любовью в первый раз?
— Что?
— Ты думала, я ничего не понял? — Люка покачал головой. — Я не горжусь тем, что сделал, потому что подозревал об этом, а затем, когда узнал наверняка, не смог остановиться.
— Я не хотела, чтобы ты останавливался.
— А я не хочу использовать это как оправдание. Я пытаюсь объяснить тебе, что вне зависимости от того, что ты обо мне думаешь, я всегда действую только в твоих интересах. Есть вещи, которые я не могу сказать тебе, — признался он, — до тех пор, пока не пойму намерений Рауля. Я понимаю, что ты до сих пор страдаешь от потери сестры. Это может вылечить только время, и два года — слишком небольшой срок. Я понимаю, что ты сейчас не знаешь, кому и чему верить, но пожалуйста…
Ее горький смех прервал эту речь.
— Ты просишь меня доверять тебе?
— Да! Если ты носишь моего ребенка, конечно! — Схватив Джен за руки, он поставил ее напротив себя. — Для меня нет ничего важнее этого. Но я должен разобраться с завещанием брата, и все, что ты скажешь, может мне помочь. Разве ты не видишь, как ты важна для меня? Ты для меня все, Джен.
Он был абсолютно искренним. Если она действительно носит ребенка, его ребенка, она стала центром его вселенной.
Перед глазами Джен промелькнуло будущее. При всей его яростной гордости, уже отражающейся на его лице, гордости за то, что он станет отцом, Люка все равно продолжал оставаться подозрительным, иначе зачем он задает ей свои многочисленные вопросы? Если она будет сердиться и оттолкнет его, им не избежать постоянных ссор. А если она все‑таки беременна, это плохо отразится на будущем ребенке.
Ей стало легче, когда он привлек ее к себе и с бесконечной нежностью в голосе прошептал:
