Толпа взвыла.
– Не переживай, это всего лишь свиное сердце, – хмыкнул дьявол.
– Porco dei! Porca madonna putana!! – мерзким нестройным хором орали собравшиеся, а неугомонный жрец-сатанист выхватил откуда-то из-под стола черного петуха со связанными когтистыми лапами и одним движением отгрыз ему голову, словно был росомахой. Толпа ахнула и волной отхлынула от жреца, а тот мотнул головой и оскалился окровавленным ртом.
Голова петуха улетела в толпу, породив в ней новую волну неистовых воплей. Умерщвленная птица в агонии хлопала крыльями, разбрызгивая кровь, хлеставшую из огрызка шеи, но татуированный жрец крепко держал петуха за связанные лапы. Он кропил этим петухом направо и налево, и красные брызги покрывали искаженные лица сатанистов.
– Muus senmo! – бесновалась толпа. – Nema!
– Что они кричат? – спросил Денис. Его приятель пожал плечами:
– Какую-то молитву задом наперед.
– Muus senmo! – выдохнула им в лицо затхлым запахом гнилых зубов давешняя старуха в мини-юбке. Денис брезгливо поморщился. Но и это еще было не все. Жрец схватил в обе руки чашу со свиной кровью, высоко поднял ее над головой и тонкой тягучей струей вылил содержимое на женщину. Она, извиваясь, принялась растирать кровь по своему телу, судорожно вскрикивая и закатывая глаза так, что видны были белки. Ее дряблое тело, блестевшее от пота, украсили красные затейливые полосы. Толпа рукоплескала и визжала.
– Тебе глазки прикрыть? – невинно осведомился дьявол. – А то они сейчас совокупляться начнут. Ну, эти. Организаторы действа, расписной парень, мнящий себя жрецом, и его почтенная матрона… Правда-правда. И не только они, а вообще все, кто пожелает. Свальный грех называется. Такая вишенка на торте этого безумного действа. А смотреть на это может быть небезопасно для твоего сексуального здоровья, больно зрелище неаппетитное.
Но Денис смотрел – и глазам не мог поверить. То, о чем предупреждал сатана, действительно начало происходить! Жрец подхватил свой плащ и шустро накрыл им, как одеялом, и себя, и женщину. Люди, стоящие рядом с алтарем, в экстазе срывали с себя одежду и набрасывались друг на друга.
– А жрец-то хитрец, – усмехнулся дьявол вполголоса. – Ты думаешь, что он под этим покрывалом делает?.. Под плащом то есть. А вот и не угадал! Ничего он там не делает, просто изображает. Вот ты разве захотел бы… э… как бы это выразиться поприличнее… возлюбить такую донну? Ага, не захотел бы, понятное дело. Вот и жрец тоже не решился, не такой он дурак, как кажется с виду.
Вишняков одновременно почувствовал тошноту и невероятное, противоестественное возбуждение. Он никогда не думал, что когда-либо окажется свидетелем подобного. А участником… Вот уж, увольте!
– Не буду я увольнять ужа, – скаламбурил дьявол, – давай двигать отсюда…
…Лица коснулся прохладный ночной ветерок. Денис и не предполагал, насколько спертой и тошнотворной была атмосфера в этой клоаке, которую они только что покинули, и с жадностью глотал свежий воздух.
– Поверить не могу… поверить не могу… – бормотал он. Руки у него тряслись.
– А уж я-то… – подхватил сатана. – Ты всерьез думал, что это может мне понравиться? Мне, утонченному существу, видевшему блеск небесных сфер и росодательную красоту незаходящего полдня горних миров, с которой ничто земное не сравнится! Может ли эта хриплая какофония понравиться тому, кто слышал хоры серафимов, восхваляющие совершенство… хм… это не поклонение, это утонченное издевательство – но других поклонников у меня, увы, нет. Пока нет.
Вишняков по инерции прошагал метров двадцать, пока его не начало слегка отпускать. Ему вдруг показалось, что они здесь уже были…
– А где мы? – спохватился он.
Дьявол без слов развернул Дениса лицом к зданию, мимо которого они готовились пройти. Из витрины на писателя смотрела прехорошенькая китаяночка, свежая, словно цветущая слива.
«Амстердам, – понял писатель. – Улица Красных Фонарей… или, как называет ее «друг», улица Откровения. Ничего себе скорость перемещения, мы же только что, кажется, были под Миланом…»
Он обернулся на своего спутника. Тот посмотрел на него без тени улыбки и кивнул – сочувствующе, понимающе и мудро:
– Правильно, под Миланом. А теперь, видишь вот, к дамам из Амстердама… Чем можно исцелить душу, израненную подобным зрелищем? Только красотой и негой женских ласк. Не находишь? Тогда советую найти и вновь убедиться в моей правоте.
Денис рассеянно кивнул и, как в тумане, шагнул вперед, к неприметной двери.
* * *
…Тело китаяночки было прохладным, гибким и восхитительно чистым, как и белый тонкий шелк, который обнимал ее тоненькую фигурку. После произошедшего между ними она поспешила укрыться, словно стыдилась того, что случилось. «Ишь ты, стыдливая какая попалась, – с раздражением подумал Вишняков. – Стыдно ей…»
«А тебе?» – голос, задавший вопрос, был уже знаком Денису, но от неожиданности писатель вздрогнул.
«Что мне? – мысленно спросил он. – Мне должно быть стыдно?»
Тихий голос не ответил, но мысли Дениса, словно паровоз, на полном ходу развернутый фантастическим поворотным кругом, уже направились в другое русло, и в его сознании возник некий диалог с самим собой. Ему не за что стыдиться. Он просто удовлетворил базовую потребность организма. Он не изменил жене, он всего лишь… Он же не собирается бросать семью ради этой желтомордой? Святость брака? Очередная поповская выдумка…
А если Мирослава вот так же «удовлетворит потребность» в объятиях какого-то мулата?
Мира?! Что за бред! Она не сможет! Она не такая, она ангел!
Да, она ангел, а ты?
Внезапно Денис увидел на месте китаянки другую женщину. С упругим смуглым телом, длинными стройными ногами и открытой улыбкой, обнажающей стройный ряд белых зубов. Женщина казалась смутно знакомой и очень привлекательной. Из одежды на ней были только несколько старомодные, «винтажные» солнцезащитные очки, сдвинутые наверх наподобие обруча, удерживающего непослушные потоки солнечно-золотых волос.
Повинуясь одурманивающему опьянению возбуждения, Денис бросился к ней, сжимая в объятиях. Его тонус был такой, словно он случайно принял пару таблеток виагры – кровь кипела, жизненная сила властно требовала выхода…
Он овладевал женщиной, чувствуя, как она сжимает сильными ногами его поясницу; его губы касались ее кожи, ласкали грудь, он слышал ее радостный смех, чувствовал ее шелковистые прикосновения, ее запах, запах чистого тела с какими-то нотками экзотического парфюма, ее вкус…
…Который внезапно изменился, и Денис не сразу понял, что это вкус крови. Он широко распахнул закрытые дотоле глаза. Перед ним в крови, к счастью, не человеческой, а свиной, лежала давешняя итальянка, главная героиня черной мессы. Но эти влажные губы, эти волосы, эта грудь были знакомы Денису, не говоря уж о дурацких пластиковых очках. Просто минуту назад ей было двадцать пять. А теперь стало сорок пять.
