«Я потерял и лучшего друга», – с горечью думал Денис. Как много потерь за такое короткое время!
Порой ему казалось: «Вот сейчас все наладится». «Я разберусь с этим потом». «Оно же не может не наладиться!» Только душа Дениса с каждым днем приближалась к состоянию апокалипсиса. А со стороны казалось, что у него все просто отлично: высокие продажи, популярность, слава, деньги. Зачем это все теперь?
Надо срочно звонить Мирославе. Не просто звонить. Он же трезвый, и она должна воспринять его звонок всерьез. Тем более Новый год завтра. Все должно быть по-новому. Им надо серьезно поговорить. Вернее, Вишняков хотел всерьез покаяться. Ему казалось, что сейчас он стал взрослее и мудрее и сможет найти нужные слова, он сможет вести себя наконец как нужно. Лишь бы она взяла трубку.
Вишняков решил проветриться и привести в порядок мысли. Неподалеку гремела танцевальная музыка и толпился народ.
«Новогодняя ярмарка, что ли?» – подумал Денис, подходя поближе. Но это была не ярмарка, а свадьба. Толстушка невеста в белой шубке и краснощекий жених – они были похожи друг на друга, как брат и сестра. Вокруг суетился фотограф: «Встаньте вот так! А вы, невеста, вот сюда…»
Хотя Денис не очень любил эти постановочные фото (у них на свадьбе фотографом был Мишка и щелкал их с искусством папарацци), это «деланое» веселье, он поневоле засмотрелся и заслушался – пухленькая невеста смеялась так заразительно, что, казалось, волны ее хорошего настроения шлейфом расходятся по округе. Дюжий жених то и дело хватал ее на руки, демонстрируя задатки настоящего циркового жонглера тяжелыми предметами – а она заливалась еще пуще.
«Вот ведь, – поразился Вишняков, внезапно вспомнив другую процессию, – как говорится, то понос, то золотуха, то похороны, то свадьба… Надеюсь, этот знак к чему-то хорошему».
Он позвонил Мирославе в полдень. На телефонный звонок внезапно ответила теща.
– Мирочка выходит замуж, – сухо сказала она в трубку, лишив Дениса дара речи.
Вот тебе, бабушка… и хороший знак… Свадьба…
Совет да любовь. And Happy new year…
Часть 2. Восхождение
Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден, или горяч!
Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих.
Ибо ты говоришь: «я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды»;
А не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг.
Советую тебе купить у Меня золото, огнем очищенное, чтобы тебе обогатиться,
И белую одежду, чтобы одеться, и чтобы не видна была срамота наготы твоей,
И глазною мазью помажь глаза твои, чтобы видеть.
Кого Я люблю, тех обличаю и наказываю. Итак будь ревностен и покайся.
Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь,
Войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною.
Побеждающему дам сесть со Мною на престоле Моем,
Как и Я победил и сел с Отцем Моим на престоле Его.
Откровение Иоанна Богослова 3:15–21
Глава 6. Что отнято судьбой, а что подарено…
Видение. Падение. Сомнение. Явление. Кухонная беседа.
Вот и Новый год. Уже сегодня. Уже скоро.
Было три часа дня. Денис пошел в магазин, купил, особо не присматриваясь, какой-то дорогой мясной нарезки, фруктов, курицу-гриль, две бутылки виски. Тянуло его на американскую и шотландскую самогонку, как называл ее всегда Мишка… Ах, Мишка-Мишка, где твоя улыбка, полная задора и огня? Эх, Денис-Денис. Это кем же надо быть, чтобы потерять друга? Лучшего друга! Семью… Что у него теперь осталось? Работа и алкоголь? Хорошо хоть это…
Денис выпил у магазина из горлышка сразу треть бутылки. Его собственное горло сразу сначала горячо размягчилось, потом стало саднить. Откусил яблоко, скривился – такое оно оказалось кислое, хоть и сочное.
Надо сегодня напиться, что называется, до положения риз. Выключить все телефоны и пить-пить-пить… И сдохнуть в луже собственной рвоты. Плевать. Никто и не вспомнит. Для читателей он просто петрушка, клоун на потребу, не более. Как мыльная опера в телевизоре. Помусолили и отложили или выключили. Максимум, помянут в нескольких ток-шоу, да желтые газетенки тиснут пару статеек: «Модный писатель под Новый год перебрал и склеил ласты». Хотя нет, с учетом того, что зима, «отбросил коньки».
Когда он сворачивал к дому, из арки выдвигалась семья – муж, жена, двое детишек. Смеются, дурачатся. Отец в каждой руке тащил по два объемистых пакета из супермаркета и тем не менее умудрялся уворачиваться от напрыгивающих на него детей, наравне с ними корчил смешные рожицы…
Сердце Вишнякова сжалось, дало сбой. Он уже не сможет так веселиться со своей семьей, таскать домой пакеты с продуктами. Несет в клюве свою холостяцкую пайку. Готовить даже не надо. Он почему-то вспомнил, как всегда радостно и вкусно встречала его Мира, когда он возвращался с семинаров. И когда он возвращался от любовницы…
Денис усилием воли заставил воспоминания утихомириться. Это помогало ненадолго. Ощущение вины выедало его изнутри. Он уж думал, что в нем нечему болеть. Оказалось, что очень даже есть чему. А с этим мужику жить невозможно. Все чаще тянуло в груди слева…
Вишняков вернулся домой, не разуваясь и не раздеваясь, присел к столу и включил макбук. Открылись многочисленные вкладки. Нет, это было не наработками для новой рукописи, а… гимном суициду. Вот они, вкладки. Накопанные в интернетных форумах сведения о том, как вернее всего лишить себя жизни.
О-о, он посвятил изучению этой темы довольно много времени, упиваясь и смакуя.
Снотворное? Глупо. Вспомнил, как год назад случайно в ленте новостей в «ВКонтакте» увидел на стене старого знакомого его пафосное решение уйти из жизни посредством снотворного. Тьфу. Театральный жест. Если всерьез хотят покончить с жизнью, объявления об этом на стену не вывешивают. Этот человек хотел, чтобы его остановили… Каждая буква кричала об этом: «Спасите меня, хоть кто-нибудь!» Хотя сам он, вероятно, полагал, что это просто крик отчаяния… Денис знал его адрес, позвонил в МЧС. Знакомого спасли без особого труда. Но с тех пор мысль о суициде прочно пустила корни в голове Вишнякова. Не хочется быть дураком и слабаком. Он Денис Вишняков, известный писатель. И далеко не дурак, хотя, чего уж там, довольно мягкотелый. Но в этом случае он поступит твердо. Надо только, чтобы наверняка…
Рука вновь невольно потянулась к телефону, сердце больно сжалось, перед глазами – вновь явление из арки счастливой семьи. Он остановил руку, даже спрятал ее за спину. Позвонить – значит дать слабину, уподобиться знакомому из френдленты: «Остановите меня…» Нет. Меня уже не остановить.
Он глотнул из горлышка еще виски. Шаркая, как столетний старик, поплелся в прихожую, стащил пальто, сбросил ботинки, надел шлепанцы и улиткой проволокся обратно в комнату. «Больная улитка», – вспомнил он. Нет ничего хуже памяти. Память – это и прокурор, и палач в одном лице, она с циничной улыбкой выдает самые болезненные воспоминания, словно пулю в голову посреди кафельного коридора.
