«Тем более через три дня среда, и я к Нинке», – вспомнил Георгий и улыбнулся.
Зиганшин мирно собирался домой, когда в кабинет ворвалась Анжелика, и стала бестолково по нему метаться, как пушечное ядро из мультиков.
– Славик, соберись! Умоляю тебя, родненький, только не прощелкай!
– Господи, да что случилось?
– Соседи выезжают в Израиль и хату срочно продают. Второй этаж, шесть комнат, два балкона, кухня километр!
– Не потяну.
– Ты погляди сначала! А там напряжешься, тут займешь, там перехватишь, ну да ты сам знаешь, как оно бывает.
– Даже не собираюсь ехать с тобой. До дому, так и быть, подброшу, а дальше ни-ни.
Анжелика покопалась в сумке, достала внушительную связку ключей и потрясла у него перед носом.
– Почему я не удивлен? – вздохнул Зиганшин. – Почему мне не кажется странным, что ты не успела сама заехать, как уже в курсе, кто что продает и куда сваливает, и даже в риелторы к ним записалась.
– Поехали давай!
– Втюхивай неликвид кому другому, а я свой потолок знаю: пять комнат в плохом районе или четыре в хорошем. Но никак не шесть в отличном.
– Славик, а ты уверен, что на шестом ребенке Фрида остановится?
– Слушай, ты вот Коле слово «нет» хорошо растолковала, а сама, по ходу, выучить забыла.
– Это тебя не касается. Ты не рассуждай, родной, а давай собирайся. Поговорить – не купить.
– Нет. Эн е тэ! Нихт! Найн! Ноу! Как еще сказать, чтобы ты поняла?
– Никак.
Зиганшин закрыл кабинет и пошел к машине, чувствуя себя ребенком, которого тащат за ухо.
Он хотел быстро высадить Анжелику возле подъезда, но номер, естественно, не прошел.
Припарковавшись возле торгового центра, они минут десять еще шлепали по бодрым весенним лужам, потому что соседство оказалось довольно условным: продаваемая квартира располагалась за два дома от Анжелики.
Зиганшин сразу влюбился в этот дом, похожий на мрачный средневековый замок, в просторный внутренний двор и в лестницу с изразцами. Он понял, что хочет жить именно здесь, и нигде больше, а что Анжелика будет не дверь в дверь, так это дополнительный бонус.
Они подошли к огромной, очень старой двустворчатой двери. Тяжелое дерево было выкрашено коричневато-красной шаровой красочкой, природный оттенок которой потускнел от времени. Возле замочных скважин краска облупилась, открыв серую изнанку, по наличнику шел ряд черных кнопок звонков с табличками, на которых можно было разобрать только отдельные буквы.
Повозившись с незнакомым ключом, Анжелика отперла дверь, но та не подалась, и Зиганшину пришлось сильно дернуть, чтобы открыть.
– У нас тоже так бывает, – сказала Анжелика, – дерево разбухает весной и осенью, а летом и зимой нормально.
– Как шизофрения прямо, – фыркнул Зиганшин и с некоторой опаской вошел.
Владельцы уже вывезли мебель, и, возможно, поэтому квартира показалась ему необыкновенно просторной. Тут детям не будет тесно, даже если Фрида решит усыновить еще десять человек. По коридору можно пройти, раскинув руки, и не коснуться стен, кухня показалась ему не меньше теннисного корта, да и комнаты гигантские. Самая маленькая равна самой большой в его прежней квартире, которую он не считал тесной.
Почему-то чувствовалось, что здесь жили хорошие люди. Может быть, они были не очень счастливы, но это уже другая история.
Анжелика села посреди кухни на оставленный табурет – очень старый, когда-то покрашенный той же краской, что и дверь, но теперь деревянные ножки полностью обнажились.
– Смотри, паркет нетронутый, – сказала она, – а в ванной хоть десять стиралок ставь, а для душевой кабинки все равно место останется. Ты же хочешь душевую кабинку, родной? Гидромассаж, все дела…
– За эту квартиру мне пришлось бы отдать даже хату, где мама с отчимом сейчас живет.
– Ну так здесь вам всем место найдется. Одна спальня вам, другая Ксении Алексеевне, а четыре комнаты детям.
– Да ну тебя.
– А вот для собак. – Поднявшись, Анжелика показала ему дверь еще в одну комнатку за кухней.
– Мама не такая дура, чтобы броситься в гущу внуков…
– Дура – не дура, чего гадать? – элегически вздохнула Анжелика. – Ты вон лучше посмотри балконы.
Зиганшин вошел в пустую квадратную комнату, в центре которой с потолка свисала старая медная люстра с греческим орнаментом и осыпавшимися стекляшками, и распахнул балконную дверь. В лицо пахнуло весенним дождем, а на голову упала старая, размокшая лыжа. Очень старая, еще деревянная, с нарисованным на носке снеговиком. Зиганшин посмотрел, нет ли еще чего любопытного, но обнаружил только глиняный цветочный горшок.
Взявшись за холодную и мокрую чугунную решетку, Зиганшин взглянул вниз, на детскую площадку. Все такое яркое и новенькое, Светочке бы понравилось кататься на желтой горке-трубе.
Он достал телефон и посмотрел инфраструктуру. Детский сад в соседней парадной этого дома, школ аж четыре, выбирай любую. До службы ему двадцать минут, а если продаст машину и купит велик, то даже быстрее. В трех кварталах небольшой парк, где можно выгулять собак. Идеальное место. И если бы он не тупил, не возрождался, как дурак, к честной жизни, то сейчас спокойно оформлял бы документы. Но нет, поманила идиота чистая совесть!
Вздохнув тяжело и протяжно, Зиганшин вернулся в кухню.
– Поехали, Анжел. Чего душу зря травить?
– Давай хоть Ксению Алексеевну дождемся.
– Что?
– Я ей обрисовала ситуацию, так что они с мужем сейчас мчатся сюда.
– Кто тебя просил?!!
– Давай просто дождемся. Шоколадку будешь?
Зиганшин взял батончик «Марс» и, кусая на ходу, еще раз прогулялся по квартире. Ему так не хотелось отсюда уходить, что даже злость на Анжелику за грубое вмешательство в его личные дела никак не разгоралась.
– Жаль, чайника нет, – вздохнула Анжелика, – плита-то вроде как работает.
Действительно, в углу кухни стоял настоящий раритет – эмалированная газовая плита на ножках, с четырьмя черными пластмассовыми ручками и одной красной – для духовки. Под ней на боку лежала тронутая ржавчиной небольшая гиря.
– Это не для спорта, родной.
– А зачем?
– Капусту квасить, жарить цыпленка табака, творог к пасхе выжимать…
– Она же ржавая.
– Не пользовались просто давно. Если ты вдруг не возьмешь квартиру, я эту гирю себе заберу, незаменимая вообще в хозяйстве вещь.
– Давай.
– Погоди, мне почему-то кажется, что мама согласится.
– Конечно согласится, когда ты на нее наедешь.
