На пороге стоял Пестряков.
– Здрасти! – буркнул еще не отдышавшийся Зиганшин.
– Простите, я, кажется, не вовремя?
– Ну что вы, Георгий Владимирович!
Кажется, Зиганшину не удалось изобразить на лице любезность, но выручила Фрида. Зиганшин оглянуться не успел, как Пестряков сидел на единственной табуретке, как король на троне, и чувствовал себя самым желанным гостем на свете.
Все-таки есть вещи, справляться с которыми умеют только женщины.
* * *
Пробуждение далось Нине нелегко. Оказывается, пока она жила в своих грезах от среды до среды и ждала Георгия, жизнь не ждала ее саму, а проходила мимо и унесла с собой изрядный кусок ее молодости. Те молодые доктора, ухаживания которых она когда-то отвергала, выросли в серьезных специалистов, все женились, обзавелись детьми, а для новой поросли Нина была уже Нина Викторовна.
Незамужняя подружка авторитетно заявляла, что сейчас наступило самое глухое и мертвое время: ровесники успели жениться, а развестись – еще нет. Ну да ничего, скоро наступит кризис среднего возраста, мужики начнут покидать опротивевшие гнезда, и тогда надо не проворонить свой шанс.
Только Нина не верила, что одиночество когда-нибудь закончится, и, чтобы продолжать жить, нужно было смириться с этой мыслью и находить счастье в вещах доступных, в реальности, а не в мечтах. Нельзя существовать по принципу – раз нет Георгия, то и ничего другого не надо.
Какое счастье, что она не забросила учебу, хотя сто раз хотела это сделать, настолько тупым и бессмысленным казалось ей это времяпрепровождение! Но все-таки собрала волю в кулак и получила диплом, чтобы поразить любовника, а оказалось, ему совершенно это все равно.
Это была самая мучительная часть, с которой Нина пока была не в состоянии примириться, которая подкидывала ее среди ночи и заставляла стонать, как от зубной боли, и била под дых, как только Нине становилось радостно и спокойно.
Они с Георгием существовали в разных мирах. У нее была прекрасная сказка, где непреодолимая сила не дает соединиться любящим сердцам, а у него – девочка для утех по средам. И если бы он хоть один воздушный кирпич положил в основание ее воздушного замка, но нет! Она прекрасно обошлась сама.
Подружка, безмерно гордясь, что удержала человека на краю пропасти, отпустила Нину в самостоятельную жизнь, состоявшую теперь из интересной работы и тоскливых одиноких вечеров.
Нина задерживалась на службе, сколько могла, набрала побольше смен, но все равно наступало время возвращаться в пустую квартиру, где никто ее не ждал и куда никто не приходил.
Наскоро поужинав, она включала планшет и читала про Георгия. Скандал не разгорался, но и не утихал, по-прежнему были перепосты, под каждым из которых возникала жаркая дискуссия. Хотя дискуссией это назвать, наверное, было неправильно, потому что все комментаторы проявляли трогательное единодушие – Пестрякова сначала уволить, потом расстрелять.
Подружка советовала ей радоваться, наблюдая, как карьера любовника сливается в унитаз, но Нина, как ни старалась, не могла испытать этого прекрасного и освежающего чувства.
Ей было жаль, что у Георгия серьезные неприятности, и грустно, что он расстался с ней прямо накануне своих бед, поэтому она никак не может утешить и помочь.
Подружка называла это стокгольмским синдромом и требовала выкинуть из головы, но Нина не могла. Вместо этого она начала писать комментарии.
Она писала, что Пестряков – честный полицейский, а в статье, наоборот, нет ни слова правды, и как раз это выброс нечестных полицейских, которым Георгий Владимирович мешает проворачивать свои делишки, и они опустились до столь откровенной лжи только потому, что не имеют реального компромата.
Потом написала, что в нормальном обществе люди верят приговору суда, а не всякой ерунде, выложенной в Сеть любым идиотом, и слепое доверие чужим наветам приведет не к торжеству демократии, а, наоборот, в тридцать седьмой год.
Довольно быстро выяснилось, что сделала она это зря, будто бензину плеснула на затухающий костер. Дискуссия сразу оживилась, Нина узнала о себе много нового, а вскоре ее комментарии удалили.
Нина обиделась, и теперь уже не из-за Георгия, а от злости на модераторов, оформила свои комментарии в виде отдельного постика и разместила на всех своих страничках, попросив максимальный репост.
Тут же прилетело сообщение от подружки: «Ты дура или где», но репост она все-таки сделала.
* * *
Зиганшин увиделся с Анжеликой только в понедельник вечером. В пятницу он сразу после службы уехал в деревню и все выходные немножко переживал, что ничего не делает, но, с другой стороны, дело ждало двадцать лет, потерпит еще два дня. Пестряков должен понимать, что у него своих дел по горло.
Обсуждать служебные дела удобнее было у него, и Анжелика, накормив семейство ужином, навестила его в девятом часу с традиционным контейнером под мышкой.
– Что на этот раз? – с любопытством спросил Зиганшни.
– Сырники с вареньем, устроит?
– Более чем.
– Давай рассказывай, – хлопнув крышечкой контейнера у Зиганшина перед носом, заявила Анжелика, – потом пожрешь.
– О’кей. Итак, в четверг ко мне внезапно приперся Пестряков с заявлением, что его сын вычислил анонима.
– О как! Выходит, зря у нас юных друзей милиции отменили.
– Да там, вообще-то, на поверхности лежало. Пестряков уволил домработницу, которая ему то ли в мамки, то ли в женки стала набиваться, а через пару дней ответочка и прилетела. Тут не надо быть юным другом, чтобы догадаться.
– После этого не значит по причине этого.
– Тоже верно. Поэтому я попросил своих товарищей собрать мне информацию на эту дамочку. И знаешь, что всплыло?
– Слушай, родной, давай сегодня без спецэффектов?
– Ладно. Короче, сыночек домработницы является студентом того самого медучилища, с которого был отправлен первый пост.
Анжелика хмыкнула:
– Мощное совпадение.
– Дальше: Люся эта при семье очень давно, прямо династическая прислуга. Типа Бэрриморы служат Баскервилям уже триста лет, поэтому она наверняка была в курсе, что девушку сына друзей семьи убил маньяк.
– А поскольку такие интересные события не каждый день случаются, то она наверняка выспросила все подробности… Ну да, родной, считай, что клеветника мы вычислили, только что это нам дает? Человек отомстил за то, что пренебрегли его чувствами и выставили за порог. Не особо по-христиански, согласна, но уголовно ненаказуемо.
Зиганшин прошелся по кухне, с удовольствием чувствуя, как скрипят под ногами старые доски пола.
– Не догоняешь?
Анжелика отрицательно покачала головой.
– А если подумать?
