Она промолчала.
– А давай, может, еще раз попробуем? – осторожно спросил Георгий.
Нина резко повернулась к нему:
– Что?
– Попробуем. Только по-настоящему.
– А, вон что, – нахмурилась Нина. – Георгий, а если я дам тебе по физиономии, это поможет?
Он пожал плечами:
– Ну дай.
– Я очень давно хотела это сделать.
– Ну так дай.
Нина вздохнула длинно и прерывисто, как вздыхают дети после слез.
– А если бы я сказала, что было?
– Было и было, – безмятежно улыбнулся Георгий. – Правда, Нин.
Она подошла ближе и ласково провела рукой по его волосам. Мягкая, теплая ладонь…
– Ты знаешь, Георгий, я об этом очень мечтала, что ты придешь. Сначала мне было так плохо, что я готова была на все, лишь бы ты вернулся. Пусть бы женился на другой, только бы продолжал ходить ко мне по средам. Потом я представляла, как дам тебе пощечину и выкину из дома, хотя тут у меня была несостыковочка, потому что, по сути, это твой дом.
– Нина, это твоя квартира, и это не обсуждается, – быстро сказал Георгий.
– Потом я молилась, что ты поймешь, как сильно я тебя люблю, одумаешься и вернешься, и все-таки женишься на мне, потому что лучше меня о тебе заботиться никто не будет. Но к счастью, ты опоздал.
– У тебя кто-то появился?
– Нет, – жестко ответила Нина. – Просто я так унижалась в этих наших отношениях, что у нас реально нет будущего. Это не исправить никак.
– Да ладно тебе, Нин!
– Правда, Георгий! Ты не виноват, это я сама накосячила.
– Все можно исправить.
Нина покачала головой. Георгий понял, что лучше уйти, и ушел.
Он сел в машину с тягостным чувством безнадежности, и долго не мог решить, куда ехать. Домой не хотелось – ясно было, что этой ночью он не уснет, и придется до утра гонять по беговой дорожке как белке в колесе.
Георгий тронулся в путь, удивляясь, что так поздно, а совсем светло, и не сразу до него дошло, что хоть зима кончилась, кажется, только вчера, а лето уже на пороге.
Скоро экзамены, выпускной бал, Алые паруса, вызывающие нервную дрожь у полицейских.
Алешка будет поступать… Дай бог, чтобы определился и попал куда ему хочется.
А нет, так в армию сходит. Время быстро пройдет.
Кажется, еще вчера он был с Лизой, а минуло целых двадцать лет.
Вся жизнь, в которой он, оказывается, совсем не был счастлив.
Только, может быть, по средам.
Георгий поехал на Петроградскую к мединституту, припарковался возле главного здания и долго сидел, вспоминая.
Он стал ближе к смерти, и поэтому смог вспомнить вкус Лизиных губ и теплое дыхание и впервые за много лет ясно, как на фотографии, представил ее лицо. До этого она вспоминалась будто не в фокусе, далеко или сквозь вуаль, но Георгий слышал, что так часто бывает с близкими людьми, когда они уходят.
Он вышел из машины, хотел пройти на территорию, но все было заперто.
Наконец стемнело, но в ярком свете фонарей это почти не чувствовалось.
Город не засыпал, мимо Георгия прошла, смеясь, компания молодых людей, видимо, студентов. Проходили парочки, взявшись за руки или обнявшись, а над ними окна клиники горели сухим мертвым светом.
Он вернулся в машину и поехал на кольцевую.
Георгий не смотрел на часы, поэтому удивился, что как только нагромождения домов остались позади, над горизонтом показался сначала краешек света, и с удивительной быстротой тьма рассеялась, и выкатилось солнце, на минуту озарив небо золотым и розовым рассветным сиянием.
Георгий ехал вдоль полей, покрытых свежей изумрудной зеленью, и жадно смотрел вокруг.
По пустым дорогам он быстро добрался до Лизиного дома. Горские давно продали его, и теперь вместо обычного деревянного домика с резными наличниками и мезонином тут высился настоящий дворец.
Не существует больше той комнатки со скошенным потолком, и скрипучей деревянной лестницы тоже нет. Ничего не осталось.
Георгий оставил машину возле стекляшки-супермаркета и прошел в дикую часть парка. По горбатому каменному мостику пересек речку, над черной гладью которой стелилась молочная пелена утреннего тумана.
Напористо пели птицы, гравий шуршал под ногами, на траве поблескивала роса, и Георгий, постояв немного на открытой полянке, шагнул в узкую темную аллею, где старые деревья росли так тесно, что смыкались ветвями над его головой.
В этом диком уголке ничего не изменилось за двадцать лет.
Тут они с Лизой были всего несколько раз, она показала ему секретное место своих детских игр: чуть поодаль от аллеи рос очень старый раскидистый дуб, на который очень удобно было залезать. Тогда они вскарабкались только на нижнюю ветку, толстую и удобную, как диван, сидели и ели принесенную с собой шаверму, а Лиза с гордостью рассказывала, что в былые времена забиралась гораздо выше, и Георгий тут же решил доказать, что тоже может, полез, но съехал вниз по стволу и рассадил щеку о сухую, растрескавшуюся кору. На память остался не шрамик даже, а маленькое пигментное пятно, и со временем Георгий научился не помнить, откуда оно взялось.
Чувствуя, как от росы намокают брюки и ботинки, он подошел к старому дубу и сел на краешек узловатого корня, привалившись спиной к стволу. Закрыл глаза…
Здесь Лиза нашла свою смерть. Зачем она пошла сюда одна? Соскучилась? Но это не было их особенным местом, да и он уехал всего на три дня.
Оперативник, который допрашивал его, считал, что Лиза решила просто срезать дорогу через парк, чтобы выйти на шоссе и сесть в автобус до города, только зачем понадобилось туда на ночь глядя? И потом, она всегда каталась в электричках.
Наверное, брат загулялся, и она пошла его искать.
Георгий провел рукою по холодной после ночи траве.
Все прошло, прошло…
Наверное, он все-таки задремал, потому что очнулся от назойливого сигнала своего телефона.
Стало совсем по-дневному тепло, трава высохла, и туман испарился.
Георгий достал из кармана трубку и, не глядя, ответил, в полной уверенности, что это сын разыскивает блудного папашу.
Но это оказалась тетя Зина.
– Не разбудила? – напористо спросила она.
– Нет, – бодро ответил Георгий, – я давно встал.
– Чего звонил-то?
– Что?
– Пальто! Ты мне вчера зачем звонил, Жора Пестряков?
– Ах да! Точно, точно! – Георгий встал на ноги и встряхнулся, как собака. – Я вот что хотел спросить… Вы давеча сказали, что Карина была умная девочка…
