Замыкал процессию китаец. Помахивая тросточкой, он шел молча, не интересуясь ничем. Будь Чжоу Чжу беспечен или радостен, он мог бы ввергнуть случайного зрителя в ужас. Нет, дело обстояло хуже – он был равнодушен. Происходящее не пугало его, но и не доставляло удовольствия. Генерал, следящий за ходом баталии, продуманной наперед, а главное, чужой; химик, наблюдающий многократно изученный процесс; сын Поднебесной, где знают, как во благо державы сжигать излишек населения в топках войн, голода или болезней – сегодня генерал Чжоу рассчитался по долгам.
И собирался одолжить еще раз.
У решетки, отделявшей от улицы дом, где жил Николя Карно, барон фон Книгге остановился. Тонкие пальцы взялись за прут с вензелями; сорвали крупный, кожистый лист плюща, густо обвившего решетку. Не боясь испортить перчатку, Эминент растер лист и с наслаждением вдохнул запах муската, характерный для этого растения. Свежий аромат был глотком свободы – свободы от дыма, окутавшего двор сизой пеленой.
Люди в серо-черных одеждах жгли имущество умершего от холеры инженера. Ближе к липам, высаженным у флигеля, горела мебель. Два дивана, гора стульев с поломанными ножками, комплект новеньких кресел. Толстяк-шкаф лежал на боку, распахнув дверцы с разбитыми стеклами. Из чрева вывалилась требуха книг и подшивки научных журналов. Их не потрудились сложить отдельно, пустив Корнеля и «Revue de Philosophie» на растопку.
Огонь, утомясь, лениво облизывал добычу.
Сбоку от крыльца факельщики поджигали одежду. Фраки, панталоны, обувь; шляпы, пальто… Весело занялась груда носовых платков. Полыхнули сорочки. Две сюртучные пары чернели, рассыпаясь прахом. Мундиры гореть не хотели. Военная форма боролась до последнего, но силы были неравны. Лишь гвардейцы-сапоги держались, споря с пламенем.
– Красота! – хохотнул Бейтс и умолк, с опаской косясь на патрона.
Эминент прижался к решетке лбом, глядя на пожарище. Выходку Бейтса он не заметил, поглощен зрелищем. Глаза фон Книгге слезились от дыма, во рту копилась горькая слюна. Клок пепла мотыльком сел на лацкан сюртука, безнадежно испачкав ткань. Взгляд барона был устремлен туда, где скромным костерком горели бумаги Карно.
Записи. Тетради. Блокноты.
– Милейший! – жестом он подозвал одного из факельщиков. – Подайте мне вон ту записную книжку.
– Извините, сударь. Мне велено сжечь все дотла.
– Я верну ее вам через минуту.
– Заразы не боитесь?
– Нет. Вот вам пять франков за услугу.
– Ну и правильно, – согласился факельщик. От веселого детины разило перегаром, забивая даже вонь паленого. – Все помрем, рано или поздно. Держите, сударь…
Взяв записную книжку, Эминент раскрыл ее наугад.
«Если когда-нибудь улучшения тепловой машины пойдут настолько далеко, что сделают дешевой ее установку и использование, то она соединит в себе все желательные качества и будет играть в промышленности такую роль, всю величину которой трудно предвидеть…»
– Что там? – спросил факельщик, не спеша вернуться к работе.
– Глупости. Разные глупости.
– Ага, я так и думал.
«Тепловая машина производит работу не за счет поглощения тепла, а благодаря передаче тепла от горячего тела к холодному. Здесь мы усматриваем аналогию с водяной мельницей, использующей механическую энергию воды, падающей с более высокого уровня на более низкий…»
[66]
С брезгливостью человека, вынужденного прикоснуться к слизняку, Эминент отбросил книжку за решетку, под ноги факельщику. Тот не спешил вернуть костру его добычу, радуясь возможности отвлечься от противной работы.
– А вот еще, – детина выдрал лист из альбома, обшитого кожей, и сунул его приятному, интересующемуся наукой, а главное, не боящемуся холеры господину. – Не желаете взглянуть? Еще пять франков, и хоть все перечитайте…
Бросив факельщику монету, Эминент взял лист. Две трети пространства занимали какие-то чертежи. В нижнем углу чернели краткие заметки. Беглый, неразборчивый почерк:
«1-й этап: поршень сжимает воздух в цилиндре. Рост давл. и темп. (до уровня воспламен. горюч.). Подача горючего: в конце сжатия; воспламен. без внешнего зажиг. Часть обрат. движ. поршня – при пост. температуре…»
[67]
– Намудрили! – детина стал читать из альбома вслух. – «Затраты на сжат. – чрезмерны! Уменьш. давл. в цил.? Увелич. температуру? „Газовое масло“ вместо угля? – надо думать…» Чушь, право слово! Что тут думать?
– Хуже, – возразил Эминент. – Если бы просто чушь…
– Вы что-нибудь поняли, сударь?
– Нет. Я ничего не понял. Сожгите это, прошу вас. Еще заразится кто-нибудь…
– Вы же сказали, что не боитесь заразы!
– Я – не боюсь. Но таких, как я, мало.
Сообразив, что больше не получит ни гроша, факельщик вернулся к работе.
Гудело пламя. Трескалось и распадалось гибнущее дерево. Бумага становилась пеплом. Одна за другой таяли, угодив в огонь, снежинки Механизма Времени. Барон фон Книгге не торопился – ждал, надгробным обелиском застыв у особняка, задыхающегося в дыму. За спиной Эминента молчали его спутники. Мшистым утесом сгорбился великан Ури; чертиком внутри табакерки-сюрприза замер рыжий Бейтс.
Поодаль, у фонарного столба, скучал генерал Чжоу.
Заветный 451-й градус по шкале Даниэля Фаренгейта давно был достигнут. Пламя с жадностью пожирало имущество покойного инженера – и творения его разума. Рукописи горели. Устав ждать, Бейтс деликатно кашлянул:
– Сэр! Мы должны досмотреть водевильчик до конца? Goddamit! Признаться, французишки не балуют разнообразием. Или мы чего-то ждем?
Ури тяжело вздохнул.
– Кого-то, – не оборачиваясь, бросил Эминент. – Чтобы после огня не прибегать к извести. И, прошу вас, больше почтения, дядюшка Бенджамен! Мы хороним целый мир.
– Как скажете, сэр. Д-дверь, целый мир, подумать только!
Мошенник принял строевую стойку, словно по команде «На флаг!». Это вышло у него так неуклюже, что даже Ури с неодобрением засопел. Черная, пронизанная сполохами пожаров ночь надвигалась на обреченный город, оставляя его наедине с Хозяйкой-Смертью. Эминент ждал – безмолвно, терпеливо.
Но вот раздался топот копыт и стук колес.
Карета остановилась на соседней улице. Прозвучали легкие, торопливые шаги. Женщина, чье лицо закрывала вуаль, прошла мимо пожарища, быстро огляделась, повернула к зрителям. Мистер Бейтс заворчал, желая что-то сказать, но Эминент взмахнул тростью, прерывая недозволенную речь.
