– Например?
– Попытка восполнить недостающую генную информацию за счет употребления человеческой плоти и крови перорально. Впадение в кому для восстановления ресурса. Спонтанная, а также сознательная генерация вирт-фантома. Модификация тканей…
– Ури и доктора со стальными пилками. Баронесса Вальдек-Эрмоли и те, кто хотел с ней разговаривать. Князь Волмонтович…
– Извините, я не знаю этих людей. История не сохранила их имен. Но, судя по вашему тону, все они – иллюстрации к сказанному мной.
– Я одного не понимаю, – прервал Переговорщика Огюст. – Каким это боком ко мне? Кровь я не пью, не людоедствую…
– Вот потому и не людоедствуете, что мы постарались! – возликовал глаз. – Корректный запуск! Тонкое инфо-волновое воздействие! – и никаких побочных эффектов.
– Но все же… Воздействие было? Было. Значит, допустимо и воздействие, которое выведет историю из обычного русла! Та же многоствольная пушка…
– Далась вам эта пушка, – устало вздохнул глаз. – Не хотел грузить вас основами информационной проводимости континуума, но придется. Постараюсь разъяснить на пальцах. Время имеет определенную «упругость», связанную со встроенным в него естественным защитным механизмом. При попытке прохождения информации, использование которой потенциально способно привести к темпоральным парадоксам, время «пружинит». Срабатывают… м-м-м… упругие фильтры. Та часть информации, которая представляет опасность, просто стирается.
– Во времени?
– Нет. У носителя информации.
– То есть я забуду все, что вы мне рассказывали?!
– Не все. Только то, что нарушит магистральное течение хронопотока.
– А кто определяет, что нарушит, а что – нет?
К горлу, которого у Огюста не было, подкатила волна паники. Он припомнил, как в разговоре с Эрстедом напрочь забыл судьбу его сына. Вот она, причина! «Потомки» способны на все! Они уничтожат его память! Ампутируют нежелательные воспоминания, сомнения поместят в карантин! Они, наверное, в силах стереть все, что им заблагорассудится. И он забудет о готовящемся похищении, о черном ромбе-»накопителе», ждущем новых душ; станет сотрудничать с «жижей» не за страх, а за совесть… А когда выполнит свою миссию – от Огюста Шевалье просто избавятся.
Подкрутят винтик в «программе» – и превратят в упыря, алчущего крови!
– Сам континуум и определяет. Закон природы.
«Закон!..» – рассмеялись вдали колокольчики.
Кто не помнит, что спешит
В нашу компанию, к Маржолен?
Это бедный шевалье –
Гей, гей, от самой реки…
Летя сквозь хрустальный звон, блудная душа Огюста Шевалье всеми силами цеплялась за свою память, как утопающий – за соломинку. Он не знал, что из этого получится – и получится ли хоть что-нибудь.
Сцена девятая
Суп буйабес
1
…скорпена, морской черт, тригла, барабулька…
– Ваше мнение, друг мой?
– М-м… Извините, князь. Я запоминаю.
– О-о, это святое. Молчу.
…мерлан, белый окунь, солнечник, морской петух…
Посещение водолечебницы запомнилось навсегда. В парке, окружающем здание, прогуливались здоровые люди, полагающие себя больными. Настоящие больные – истинная редкость! – чувствовали себя здесь неуютно. Отличить одних от других не составляло труда: здоровые болтали о симптомах и завещаниях, больные строили планы на будущее. Трижды в день все становились в очередь, сплетничая, чтобы скоротать время, заходили в особую комнату, открывали кран с надписью «сера» – «sulphur», – нацеживали себе стакан горячего студня, от которого воняло близким визитом Сатаны, и выпивали порцию серной воды.
Это укрепляло нервы и ликвидировало прыщи.
Второй кран украшала надпись «квасцы» – «alumen». Огюст счел это шуткой Фортуны, князь – пустым совпадением. Эрстеда с ними не было – полковник дни напролет просиживал в гостях у даль Негро. На вкус квасцовая вода оказалась еще противнее, чем серная. Как доверительно сказала Огюсту элегантная леди в шляпке, это провоцирует лихорадку, возбуждая темперамент, но помогает при кровохарканье и геморрое.
– Китайские целители, – с придыханием заявила леди, беря молодого человека за руку, – знают двадцать четыре вида геморроя! Вы представляете? Двадцать четыре! Это мне рассказал лорд Маккартни, а он, поверьте, знает толк!
– В Китае?
– В геморрое!
– Потрясающе! – и Шевалье тайком вылил свой стакан в канавку стока.
…лавр, фенхель, шафран, тимьян, чабер…
Обедая, они неизменно заказывали суп буйабес. Ним, родина Шевалье, стоял в десятке лье от Средиземного моря, а матушка Огюста знала толк в кулинарии. Но в Ницце буйабес готовили по-особенному. Рыбный бульон томили на малом огне гораздо дольше, чем в Ниме и даже в Марселе. Перца клали с избытком, мидий и креветок не клали вовсе. Зато чесночный соус «rouille», куда следовало обмакивать поджаренные крутоны, был мягок и деликатен, как погода в августе.
Жара, право слово, совершенно не ощущалась.
Вспомнив, что он – должник мэтра Дюма, Огюст поклялся запомнить рецепт местного буйабеса. Останемся живы – расскажем повару-квартерону, меняющему шумовку на перо с легкостью циркового жонглера…
Вот и повторял, чтоб не забыть.
…кожура апельсина, лук-порей, томаты, оливковое масло…
Князь сопровождал Огюста повсюду.
Обычно Волмонтовича нельзя было оторвать от Андерса Эрстеда – князь полагал себя нянькой и телохранителем в одном лице, стараясь находиться поблизости. Эрстед не тяготился такой опекой; напротив, подшучивая, давал понять, что ему приятна забота князя. Но в Ницце датчанин все время проводил с даль Негро, обсуждая какие-то зубодробительные вопросы науки. Изредка составляя им компанию, Огюст уже выяснил, что старший брат полковника, академик Эрстед, не только имеет честь зваться Отцом Алюминиума, но и первым высказал мысль о связи электричества и магнетизма.
Даль Негро очень уважал датского академика. Старик говорил, что без открытий Эрстеда-старшего он не шагнул бы дальше порога. Уверял, что потомки оценят вклад секретаря Королевского общества в физику, назвав его именем какую-нибудь единицу измерения. А полковник смеялся и отвечал, что из его брата вышел бы ничуть не худший поэт или философ.
– Знаете, за что ему присудили золотую медаль в университете? В жизни не поверите! За эссе «Границы поэзии и прозы»… А «Метафизические основы естествознания Канта»? За этот труд брату дали степень доктора философии. Он тут же плюнул на Канта и сел за диссертацию о свойствах щелочей! Подписывая диплом фармацевта высшей ступени, ректор плакал, как дитя…
Устав от науки, Огюст шел гулять. Князь составлял ему компанию. Иногда казалось, что Волмонтович таким образом искупает свои подозрения и вынужденное рукоприкладство; иногда – что он проникся к молодому французу необъяснимой симпатией, словно тот был его младшим братом. Обращение «друг мой» в устах поляка не отдавало фальшью. В тире, где стреляли по голубям, когда компания баронетов из Уэльса высмеяла Огюста за промахи, князь, ни слова не говоря, взял свободное ружье и очень сильно расстроил баронетов, оставив их без голубей.
