— Записку читал? — поинтересовался Уланов.
— Читал.
— И что же?
— Я только что возвратился.
— Много работы?
— Да нет. В город ходил за джаргой.
— А я решил было — встречался с президентом Фархадом, — хмыкнул Уланов.
— И это было. Едва по физиономии не схлопотал.
— От Фархада?
— Еще чего! От какого-то из его волков. В последний момент успел сказать, что — советский.
— Тот небось не поверил. У тебя же рожа, как у ихних повстанцев. Верно, Люда? — Уланов повернулся к женщине, вовлекая ее в разговор.
— Действительно похож, — согласилась она, разглядывая Хомутова. Глаза у нее были спокойные, зеленовато-серые, опушенные темными густыми ресницами.
— Чепуха, — буркнул Хомутов. — Это все из-за загара. Бросьте чушь городить…
— «Чушь», — передразнил Уланов. — Ты когда на хедарском говоришь, тебя местные за своего принимают. — Он улыбнулся Людмиле. — Представляете, Люда, едет Хомутов однажды через некое селение, машина сломалась — хоть караул кричи. Подходит к нему тамошний полицейский. Скучно блюстителю порядка, разморило его, полдень. Ну а в Джебрае, да будет вам известно, никакая работа быстрее, чем за неделю, не делается. И тут Хомутов…
— Ну ладно, будет тебе!
— Чего — ладно? Человеку ведь интересно.
— Интересно, — подтвердила Людмила.
— И тут Хомутов вдруг начинает по-джебрайски орать на полицейского. Чтоб в две минуты, значит, все было сделано, и бензин чтоб под горловину… И как вы думаете, каков был результат?
— Ну? — спросила Людмила, смеясь.
— Через четверть часа товарищ Хомутов уже продолжал путешествие. И знаете, почему? Полицейский принял его за важную шишку из Хедара. По меньшей мере за министра внутренних дел!
— Ну и трепло же ты! — бросил в сердцах Хомутов.
— Я? Трепло? — Уланов готов был обидеться. — Давай по порядку. Обломался по дороге? Было?
— Было.
— На полицейского орал на хедарском диалекте?
— Орал.
— Машину отремонтировали?
— Отремонтировали.
— За бензин ты платил?
— Пошел ты к черту!
— Не платил, не платил, я же знаю! И после всего этого ты хочешь, чтобы тебя за джебрайца не принимали?
Хомутов махнул рукой и двинулся на кухню. Уланов протиснулся следом, поплотнее прикрыл за собой дверь и спросил шепотом:
— Ну как тебе? Видал? — теперь он говорил о Людмиле.
— Ничего. Кто такая?
— Только что из Союза. В госпитале будет работать. Похоже, «чекистка».
— С чего ты взял? — спросил Хомутов.
— Точно тебе говорю! Незамужняя — мало мы, что ли, таких видали? Но предупреждаю — сегодня сплю с ней я.
— Феодальное право?
— Вот-вот.
Дверь отворилась, и Людмила проговорила укоризненно:
— Вы чего меня бросили, ребята?
— Людочка, не волнуйтесь, — засуетился Уланов. — Мужской разговор. Проблема торжественного приема в вашу честь.
— И как — решена проблема?
— Паша, решена? — осведомился Уланов.
— Давай, берись за картошку. Она за диваном, в сумке. А мы с Людой займемся более тонкими материями.
Хомутов извлек из холодильника кусок мяса и множество баночек с приправами.
— Займитесь мясом, Люда, а я пока соус приготовлю. Разделочная доска в шкафу, нож в столе.
Люда резала филе тонкими длинными ломтями — так, как делала его покойная мать. Хомутов вздохнул и отвернулся. В кухню сунулся Уланов, полюбопытствовал:
— Паша! А самый главный продукт охлаждается?
— Это какой же? — спросила Людмила.
— Водка, разумеется.
— О? Я слышала, что здесь сухой закон и с этим очень строго.
— В пределах городка не возбраняется потреблять спиртное в умеренных количествах. Но если попадетесь во хмелю, с вами поступят круче, чем с коренным джебрайцем.
— А как с ним поступают?
— Казнят, только и делов, — невозмутимо пояснил Уланов.
Людмила вздрогнула и взглянула на мужчин. В ее взгляде было тревожное недоверие.
— Что же тогда нашим грозит? — осторожно спросила она.
— Здесь дело хуже. Молча отправляют домой.
Людмила с облегчением рассмеялась.
— Разве это так страшно?
— Сюда приезжают деньги зарабатывать, — пожал плечами Уланов. — И горько лишиться такой возможности. Обидно, знаете ли. Вон, у Паши спросите, если не верите.
— А при чем тут Паша?
— Именно это ему и грозит. Не по причине пьянства, нет. Тут другое. У него родственников в Союзе не осталось.
— То есть как? Совсем?
— Совсем. А без этого за границей работать не положено. Убежать может.
— Куда?
— Ну, куда… В Америку, к империалистам. Ведь убежишь, Паша?
— Убегу, — буркнул Хомутов. — Как Бог свят, убегу.
— Видите, Люда, до чего человека доводит перспектива лишиться заработка. На все готов! — Уланов захохотал.
— А мне, знаете, здешняя жизнь как-то не кажется привлекательной, — призналась Людмила, — Жара, пыль, люди какие-то запуганные…
— Да, Фархад их здорово прижал, — кивнул Уланов. — Куда там казарма.
— А как иначе? — сказал Хомутов. — Ситуация напряженная, не исключены провокации.
Уланов коротко взглянул на друга, хотел было съязвить, но воздержался. Покосившись на Людмилу, он пробормотал:
— Нам-то что за дело. Всяк живет по-своему.
В нем ощущалось какое-то напряжение, и оттаял он лишь после того, как они прикончили первую бутылку. Хомутов включил телевизор. Шел какой-то тягучий концерт.
— А фильмы у них бывают? — поинтересовалась Людмила.
— Редко. В основном музыка да еще новости. Здесь всего одна программа.
— Убого живут, — вставил Уланов.
Он уже подсел поближе к Людмиле и пару раз будто невзначай попытался приобнять ее. Она не противилась, словно не замечая, но когда он в очередной раз положил ладонь на ее бедро, молча поднялась и пересела поближе к Хомутову. Уланов разочарованно ухмыльнулся, но обижаться не стал — впереди была ночь. Девушка ему нравилась, и он решил не задерживаться у Хомутова.
Когда багровое солнце стремительно свалилось за цепочку дальних гор, Уланов с озабоченным видом начал собираться, многозначительно поглядывая на Людмилу, которая его как бы и не замечала. Наконец, когда Уланов чересчур явно стал выражать нетерпение, она мягко проговорила:
