— Я вижу, пришла пора сменить персонал! Это должно быть сделано сегодня же, без малейшего промедления.
Он видел, как прыгает тарелка в руках слуги, но ему было не до жалости — сейчас он боролся за свое право жить. Чтобы не оставалось никаких неясностей, он добавил:
— Заменить всех до единого!
Тот, кого он про себя звал «привратником», склонил голову, Хомутов еще раз убедился, что этот человек выполняет особые функции. Но кто он? Секретарь? Адъютант? Доверенный друг? Хомутов никогда прежде не видел его, и Сулеми не упоминал о нем.
Он повел кистью, приказывая оставить его, и когда столовая опустела, прикрыл глаза отяжелевшими веками. Почему-то он быстро уставал, сказывалось напряжение, каждый шаг давался тяжким трудом. Он потер в задумчивости подбородок и обнаружил, что небрит. Это обеспокоило его, потому что снова из ничего вырастала проблема. Даже этого он не знал — бреет ли президента по утрам придворный цирюльник или Фархад управляется самостоятельно. В облицованной пестрым бадахшанским мрамором ванной Хомутов обнаружил бритвенный прибор, но он был совершенно новым, им не пользовались ни разу, а из этого следовало, что брадобрей все-таки существовал. Поразмыслив, Хомутов все же побрился самостоятельно, решив, что так меньше риска выдать себя.
После бритья он почувствовал себя лучше, настроение поднялось. Первые самостоятельные шаги он сделал, и интуиция подсказала ему, что — получается. Теперь главное — выиграть время. Шанс должен появиться.
Он проследовал в кабинет, обнаружив по пути, что следы недавнего завтрака исчезли — расторопные невидимки убрали приборы, сменили скатерти. Кабинет был пуст, но едва Хомутов уселся за стол, дверь открылась и вошел все тот же «привратник», молча положил перед Хомутовым пухлую папку и удалился. В папке были бумаги, Хомутов перебрал их безо всякого интереса и отложил в сторону. Однако через полчаса вышел конфуз. Секретарь вновь вошел, бережно взял папку и вышел, но тут же вернулся и проговорил бесцветным, как бы бумажным голосом, в котором тем не менее Хомутов уловил нечто похожее на удивление:
— Прошу простить меня, товарищ Фархад! Я, кажется, поспешил.
Только сейчас Хомутов понял, что бумаги предназначались для подписи. Он так растерялся, что не нашелся как ответить, когда же остался один, принялся лихорадочно шарить в ящиках стола в поисках хоть клочка, на котором стояла бы подпись Фархада. Слава Всевышнему, такие бумаги нашлись, это были докладные и служебные записки из различных министерств, и каждый документ нес на себе резолюцию президента. «Предложения ошибочны. Пересмотреть, внести новые», — было начертано на одном, «Ознакомился», — на другом. Означало ли это одобрение или нечто иное, Хомутов не знал. Кое-где Фархад поставил только подпись, и этого, судя по всему, было достаточно для тех, кто готовил эти документы. На чистом листе Хомутов попытался воспроизвести подпись главы государства, это как будто получилось, хотя и не с первого раза, но вот текст, написанный его рукой, выглядел совершенно иначе, и Хомутов решил, что резолюций накладывать не будет, поставит подписи, а там пусть разбираются, как знают. Он верно рассчитал — чиновник не рискнет переспросить, даже если чего-то недопоймет, понадеется на собственную изворотливость, и в этом отношении его, Хомутова, позиция неуязвима. Он ничем не рискует.
Документы в папке оказались любопытными. В первом же рапорте, под которым стояла подпись министра обороны полковника Бахира, содержались подробные сообщения о событиях в северных провинциях. Хомутов, обычно получавший информацию из посольских источников, впервые узнал, что на севере фактически идет жестокая и кровопролитная война. Он полагал, что в районе Мергеши в целом все спокойно, и лишь изредка — лектор на политинформации всегда отмечал, что именно изредка, «в отдельных случаях», — враги революции показывают свой оскал: то опору электропередачи под Мергеши свалят, то листовки разбросают на улицах. Бахир же сообщал, что за последние десять дней отмечено шесть случаев нападений на армейские посты, погибло семнадцать человек, уничтожены два автомобиля и бронетранспортер. Под Мергеши ракетой класса «земля — воздух» сбит боевой вертолет джебрайской армии, экипаж погиб. В Мергеши застрелены террористами два сотрудника службы безопасности… Дочитав записку, Хомутов расписался на левом поле за президента — размашисто и витиевато.
Следующий документ освещал ситуацию с продовольствием в столице. Хомутов пролистал его небрежно, это не показалось ему интересным — и тоже расписался. Далее ему попался обзор зарубежных откликов на очередное покушение на президента Джебрая. Десяток страниц. Все прогрессивное человечество в глубочайшем возмущении, каждое второе сообщение содержит пожелание успехов и здоровья товарищу Фархаду. Хомутов, горько улыбнувшись, подумал, что все эти пожелания несколько запоздали.
Снова появился секретарь, приблизился и доложил:
— Товарищ президент! Министерство иностранных дел организовало встречу с главами дипломатических представительств.
Очевидно, он прочитал во взгляде Хомутова вопрос, потому что пояснил без паузы:
— Это необходимо, товарищ Фархад, для того, чтобы продемонстрировать, что вы живы, здоровы и полностью владеете ситуацией.
Он был прав, разумеется.
— Когда она состоится? — спросил Хомутов.
— Послы приглашены к двенадцати ноль-ноль. В связи с этим распорядок сегодняшнего дня изменился. Ознакомьтесь, прошу вас, — и он положил перед Хомутовым лист кремовой бумаги.
Это был поминутный график дня президента, составленный, по всей вероятности, самим секретарем.
— Здесь указано, что в одиннадцать — встреча с министром обороны. — Хомутов ткнул пальцем в листок. — По какому вопросу?
Секретарь заглянул в блокнот.
— Доклад о ходе расследования покушения.
Значит, график действительно составляет этот человек. Что ж, если это происходит ежедневно, Хомутов может вздохнуть несколько свободнее. Ему не придется ломать голову над тем, что делать, — все подскажут, на блюде принесут. Вот только в какой мере он должен вмешиваться в работу секретаря?
— Встречу с Бахиром отменить, — сказал Хомутов и, мотивируя, добавил: — Мне необходимо подготовится к встрече с послами.
Последняя фраза была лишней. Секретарь молча сделал пометку. Выходит, он вполне может вмешиваться в происходящее. Это его обрадовало, и Хомутов с облегчением откинулся в кресле.
— Прикажете подготовить для вас текст речи, товарищ президент?
— Да, займитесь этим, — согласился Хомутов. — Кто из послов намерен выступить?
— Очевидно, посол СССР Агафонов.
Хомутов при этих словах почувствовал себя так, словно через него пропустили ток. Ему открылось вдруг, что все может разрешиться само собой. Вчера вечером он пытался покинуть дворец, чтобы добраться до своего посольства, но оказалось, что это пустой риск. Агафонова он увидит здесь, во дворце, всего через несколько часов! Все невероятно упрощается, следует лишь найти возможность дать послу знать о случившемся. Хорошо бы остаться с ним наедине, и тогда проблемы больше не существует. Он уже видел себя в посольском городке, в собственном холостяцком жилье.
