— Что здесь?
— Советские ходатайствуют о представлении к правительственным наградам граждан СССР, погибших в Джебрае.
— О ком речь? — непроизвольно вырвалось у Хомутова. Он взял бумаги, но глядел не на них, а на Хусеми.
— О советских гражданах, погибших в момент покушения на вас, товарищ президент. Их имена приведены в обращении советского посла. Полковник Гареев…
Хомутов скорбно кивнул, давая понять, что помнит об этом человеке.
— …и переводчик посольства Хомутов.
Хомутов вздрогнул, вскинул голову и уткнулся в листок бумаги. Письмо было лаконичным. Посол Агафонов сообщал, что советским руководством принято решение о награждении погибших при исполнении служебного долга на территории Джебрая полковника Гареева и переводчика Хомутова, и, в свою очередь, надеется на аналогичный шаг с джебрайской стороны, ибо жизни этих граждан СССР отданы за торжество дела джебрайской революции.
Хомутов прикрыл глаза. Он, оказывается, все это время был мертв, хотя и не знал об этом до поры. Его больше нет, а следовательно, он вычеркнут из всех списков.
— Подождем с этим, — произнес он с натугой. — Награды не убегут. Тем более — от мертвых.
Согласиться — означало признать собственное небытие, он не мог на это пойти, все его существо противилось этому.
В папке лежали еще какие-то бумаги, но у Хомутова не было сил что-либо читать сейчас, он лишь поинтересовался у Хусеми:
— Что еще в папке?
— Докладная записка министра иностранных дел.
— По какому вопросу?
— Реакция руководства СССР на прекращение боевых действий на севере Джебрая.
— И какова она?
— Наш посол в Москве считает ее в высшей степени негативной.
— Но почему? — изумился Хомутов.
— Кремль рассматривает ваше решение как отступление перед натиском сил империализма. За северянами стоят американцы, а следовательно, прекратив боевые действия, мы идем на уступки перед ними.
Хомутов со свистом втянул воздух. Он не ожидал ничего подобного.
— Министр предлагает какие-либо шаги? — поинтересовался он.
— Да, это отражено в его записке. Необходим некий демарш, который продемонстрировал бы всему миру, что в нашей политике не произошло заметных изменений, а СССР по-прежнему наш надежный союзник. Это могла бы быть встреча с советскими специалистами. Я подготовил перечень объектов, которые товарищ президент сможет посетить Такая встреча послужила бы знаком, что Москве не о чем беспокоиться. Перечень в папке.
Хомутов извлек нужную бумагу, положил ее перед собой. Список был невелик, пять или шесть наименований. Он скользнул взглядом по строчкам, дружеская встреча с работниками советского посольства, посещение сторожевого корабля «Ударный» в Восточном порту…
«Что это еще за сторожевой корабль? — удивился про себя Хомутов. — Откуда он взялся?»
Словно отвечая на его мысли, Хусеми прокомментировал:
— Визит «Ударного» продлится до двадцать второго сего месяца.
Хомутов вновь обратился к списку: встреча с участниками геологоразведочной экспедиции Академии наук СССР, посещение советского военного госпиталя… Все остальное его уже не интересовало. Он прищемил пальцем строку, словно опасаясь, что она ускользнет от него.
— Госпиталь? Это тот, что в Хедаре?
— Именно так, товарищ президент.
Хомутов поднял ладонь к лицу, чтобы Хусеми не заметил внезапной перемены в нем. Его словно обожгло. Вот оно, спасение, надо лишь все организовать так, чтобы его свита была малочисленной. В госпитале есть шанс встретиться с Людмилой, ей будет достаточно нескольких слов, сказанных быстро, чтобы никто ничего, кроме нее самой, не понял. Она поймет, в какой беде он оказался, и дальше все будет зависеть только от нее. Сообщит в посольство, в Москву, наконец… И тогда его вызволят, непременно вызволят…
Он провел ладонью от лба к подбородку:
— Я думаю, госпиталь наиболее соответствует поставленной цели.
Подумал и добавил:
— Даже не весь, а, скажем, одно отделение, образцовое. Хирургическое, например.
Людмила работала в хирургическом. Хусеми склонил голову.
— Когда все это произойдет? — спросил Хомутов.
— Около трех дней понадобится для согласования и подготовки визита.
Хомутов одобрил. Он и хотел бы поторопить Хусеми, но не смел, чтобы не выдать себя. На три дня его хватит.
Выпроводив Хусеми, он отправился в президентскую спальню, рухнул на кровать и сгреб в охапку пригревшегося Ферапонта. Впервые со дня покушения он чувствовал себя великолепно.
— Ну, что, бродяга? — сказал он, улыбаясь в темноту. — Все путем? Главное, чтобы Люда ухитрилась меня вытащить отсюда. Уедем в Союз — и привет. Ну сам посуди — чего я раскис? Неужели работу не найду? Жилье есть, с Людой распишемся, дети пойдут… Красота, если кто понимает…
Он и сам не слишком верил в то, что говорил.
64
Автомобиль взяли в маленькой прокатной фирме.
— Выедем с рассветом, — пояснил Абдул. — Пока парижская полиция выйдет на владельца фирмы, пока выяснится, кто пользовался машиной, — мы будем далеко.
Он положил на колени Амире авиабилеты.
— Вечерний рейс из Орли, — сказал Абдул. — Они даже не успеют поднять тревогу.
Амира не удивилась, привыкнув, что Абдул извещает ее обо всем в последнюю минуту…
«Рено» мягко катил по шоссе, из динамиков лилась музыка. К полудню они миновали Невер, езды оставалось часа полтора. В дороге большей частью молчали. Наконец Амира сказала:
— Может быть, следовало позвонить ему?
— Ни в коем случае! — отрезал Абдул и вновь сосредоточился на дороге.
Больше они ни о чем не говорили, и только когда начались пригороды столицы и они, миновав развязку на Южном шоссе, свернули к Нейи, извлек из-под сиденья завернутый в пестрый платок пистолет и протянул Амире.
— В сумке — патроны.
Амира заполнила обойму привычно-деловито, только на последнем замешкалась, зачем-то провела пальцем по гладкой рубашке пули. Через час она окажется в теле Муртазы.
Абдул заметил ее секундное колебание, но промолчал.
— Где мы найдем его? — спросила Амира.
— В университетском городке. Занятия уже кончились, судя по времени.
Амира вогнала обойму на место.
— Ты вызовешь его, — сказал Абдул. — Приведешь к машине. Скажешь, что я хочу с ним кое-что обсудить.
Амира молча слушала.
— После этого выедем из городка и свернем в лесок — мы его только что миновали. Выйдешь вместе с ним из машины. Я пойду следом.
