Я было хотел продолжить разговор, однако тяжесть пережитого дала о себе знать, а полный желудок довершил начатое. Едва я поставил миску рядом с собой на мшистую кочку и, присев, прислонился спиной к стволу дерева, как в мгновение ока погрузился в долгий тяжелый сон…
Я узнал, что в королевстве с непроизносимым названием, которое я не рискую перевести на родной, русский язык, есть удивительное место, горный хребет Отверженных. Название он свое получил не сразу, да и возник тоже. Видимо, когда-то, при формировании на стыке тектонических плит произошел какой-то казус, и острый пик, до вершины которого и птица с трудом долетит, облюбовали сомнительные личности вроде разбойников с большой дороги. Вокруг хребта рос вековечный лес, дремучий и непроходимый, он служил замечательным буфером между разбойным людом и конными разъездами его величества. Непроходимые болота не позволяли крупным силам конницы короля прорубиться к пику без потерь, а сорвиголовы, пользуясь тайными тропами и системой канатных дорог, без труда отражали набеги королевской пехоты. В какой-то момент пришли к некоему балансу. Разбойники не устраивали беспредела на подвластных им территориях, а король перестал жечь лес, травя босоту, как дикого зверя.
Надо ли говорить, что лагерь для оппозиционных войск принца Фалько разбили именно у подножия хребта Отверженных, в долине, и ему были там рады. Сам принц-воин был харизматичен, невероятно силен и мудр не по годам, и то, что такой человек протягивал руку при встрече и помнил всех окружающих по именам, бесспорно, льстило простому человеку. По прибытии гарнизон разбил лагерь посреди долины, и сам Фалько имел долгий разговор с вожаком бандитов, Кривым Мирой, получившим свое прозвище из-за потерянного в детстве глаза. Мира хоть и был инвалидом, но тоже свою выгоду хотел и пустил в долину принца и его солдат за будущие поблажки в случае его коронования. Денег он с Фалько тоже попросил, и тот отсыпал ему щедрой рукой немало золотых монет. Так у хребта Отверженных появилось два лагеря. Один – добротный, обжитый, с частоколом и караульными вышками, другой же – походный, с кострами, бивуаками и наскоро построенной коновязью.
Путь наш пролегал именно туда.
Я радовался тому, что в Илиноре о нас практически забыли, однако Фалько был другого мнения.
– Сейчас в столице все передрались за жирную кость, и пока им не до нас. Но даю тебе слово, как только власть Альберта окрепнет, он тут же двинет на нас войска. Я для него будто заноза в заднице. В любой момент могу устроить восстание.
– А ты хочешь? – удивленно поинтересовался я.
– Я не хочу смертей и гражданской войны! – Принц уверенно шагал вперед, по одному ему знакомым приметам. – Страна и так расколота, и в смятении. Многие баронства давно уже не платили налоги в казну. Случалось так, что мытарей просто выставляли за порог, а иногда и рубили им головы. Батюшка был слишком болен, чтобы навести порядок, а его ближайшие советники уже занимались дележом постов. Чудно, что отец окружил себя меркантильными предателями…
До лагеря пришлось идти не менее двух дней, и для моего нынешнего тела это оказалось сложным испытанием. Прогулка по лесу – это вам не марш по гладкому асфальтовому шоссе. Приходится поднапрячься.
Однако прежде, чем мы достигли лагеря, мне пришлось пережить пару странных моментов и понять, что же я смог потерять, а что, не ведая того, приобрел. Первый инцидент случился на втором привале, когда я, уставший, без сил свалился прямо на землю, дивясь, что от ночевок на земле не застудил себя на смерть, и тут же провалился в сон. Ночью же меня будто бы кто-то поднял, тронув за плечо. Но кто? Гномы дружно храпели на все лады, периодически переходя на фальцет. Фалько дремал около костра, склонив голову и не выпуская рукоять меча. Один из гномов, выставленный на пост, тоже сладко посапывал. Лагерь был фактически беззащитен.
Я встал и двинулся к костру, чтобы разбудить нашего дневального.
– Эй, парень. – Я наклонился над посапывающим гномом. – Кто же так службу несет?
Низкорослик открыл сначала один глаз, потом другой, бросил на меня мутный взгляд и снова углубился в сон.
– Да уж, компания, – хмыкнул я, и тут накатило.
Меня буквально захлестнуло что-то, потащило в лес. Я бежал, лавируя между стволами и низко свисающими еловыми ветками, перепрыгивая через корни и ямы, продираясь через кусты. Гонка в никуда продолжалась ровно столько, чтобы позволить мне добраться до поляны, окруженной черным сосняком. Тут я снова смог управлять своим телом, и единственное, что мне нужно было, – это вернуться в лагерь. Развернувшись, я шагнул назад и в недоумении остановился, решительно не представляя, куда идти. Странное чувство из неясного, почти неосязаемого морока превратилось в какое-то нашептывание в голове. Создавалось впечатление, что в черепной коробке у меня засел целый хор, который пытается распеться невпопад. Минута такой какофонии была сущим мучением, и вдруг внутри моего сознания всплыла пылающая надпись, смысла которой я сразу не смог уловить.
«Горт!»
Буквы ревели пламенем, отбрасывающим снопы искр, температура надписи, наверное, была нешуточная…
«Горт!»
Я закрыл глаза и прислонился к стволу дерева. Ноги дрожали, во рту пересохло, а надпись в сознании только разгоралась. Еще чуть-чуть, еще немного, и я, наверное, реально почувствую ее испепеляющую силу. И вдруг все пропало, исчезло, оставив недосказанность и слабость. Я же в изнеможении опустился на землю, и рука моя уперлась в каменную плиту. Немного придя в себя, я провел по камню рукой, потом еще раз, а после встал и начал внимательно рассматривать находку. Делать это в ночном лесу было сложно, но можно, и смутило меня вот что. Ладонь с самого начала ощутила прямой угол, а в природе не бывает правильной геометрии. Если ты видишь ровный круг или квадрат, то тут не обошлось без человека. Плита была старая, поросшая толстым слоем мха, и мне пришлось потрудиться, чтобы очистить ее полностью. И тут сквозь тучи показалась луна, подарив немного бледного света. Буквы, еле различимые, шли по краю плиты и были настолько затерты временем, что прочитать надпись было попросту невозможно, однако посреди плиты имелась прямоугольная выемка. Шальная мысль проскочила в моей голове, и, чтобы подтвердить догадку, я вытащил из сумки, с которой не расставался, дневник великого мага и, положив его в выемку, довольно усмехнулся. Книга встала в паз ровно, без зазоров, как будто неведомый зодчий создал плиту именно для этого. Едва книга встала в паз, надпись по краям плиты оформилась, засветилась, стала почти осязаемой, и вдруг началось волшебство.
Будь я в своем мире, наполненном высокими технологиями, я бы мог сказать, что это голограмма. Я даже машинально осмотрелся на предмет кабеля, или проектора, спрятанного в кустах, но ничего не нашел. Тем временем пылающие буквы начали отделяться от плиты, и в медленном завихрении формировать неровный круг над фолиантом. Буква за буквой, слово за словом, предложение за предложением древний алфавит ускорял свой бег, приобретая форму. Очертание черепа, овал лица, нос, брови, передо мной строился магический портрет, и вскоре на меня уставилась здоровенная мерцающая физиономия давно уже немолодого человека, с острыми чертами лица, крючковатым носом и подбородком, которым можно было выколоть глаз. Волосы грязными сосульками ниспадали на невидимые плечи, а закрытые глаза готовы были, похоже, в любой момент распахнуться.
