Я опустилась на колени. Гороскоп все-таки меня настиг, и я наконец прозрела. Стоило взглянуть на кровать, которую мы делили с Амаром, и к горлу подкатила тошнота. Он скрыл последствия моего выбора и превратил меня в пособницу смерти. Он просил терпения и доверия, но предал и то, и другое.
Просачиваясь сквозь щель под дверью, по полу плясали тень и свет. Чего Амар хотел от меня? Что произойдет, когда завершится лунный цикл? Почти умершая луна за окном отливала золотом. Я вздрогнула. Сердце кольнуло воспоминанием о недавно услышанных строках, воскресивших старые кошмары: «Я знаю монстра в твоей постели».
Теперь и я знала…
Смерть.
17. Чудесное наследие
Глаза я открыла, едва рассвет медленно скользнул в комнату. Ночные кошмары все еще не развеялись – сны о горящих деревьях, о безмолвных безднах в недрах дворца, о бессердечно оборванных нитях.
Кровать всколыхнулась, и я зажмурилась за мгновение до того, как Амар прижался губами к моей щеке и скользнул пальцами по лбу. Все тело гудело, и я стискивала кулаки, дожидаясь, когда он уйдет.
Кости ныли от боли и тревоги. В комнате повисла тишина – Амар удалился, оставив на подушке записку, в которой велел мне отдыхать до вечера. Я скомкала листок, отныне не собираясь выполнять пожелания мужа. Проигнорировав синее, точно павлиньи перья, сари на кровати, я разгладила ночную рубашку, заплела волосы в косу и покинула комнату.
По этим коридорам шагал бхаратский солдат. И здесь же он и исчез. Даже сейчас я как наяву видела мертвых. Видела, как Амар истребляет людей, обрывая нити. Образы жгли огнем. Я неистово моргала, но перед глазами стоял лишь обман, который я с такой радостью приняла, ошибочно приняв за магию, за силу… за что-то более глубокое.
Я призывала тени кружить у моих ног, приглушая звон браслетов и скрывая меня на случай, если здесь и у стен есть глаза и уши. Хотя мертвые давно исчезли в южном крыле, повсюду чувствовалось их эхо, словно оборванные жизни оставили на полу горящие следы.
Я медленно пробиралась через дворец, пока не оказалась у входа в стеклянный сад. Сквозь окна за моей спиной струился размытый солнечный свет. Но под аркой сегодня не было никакой дымки, никакой двери. Сплошная каменная кладка, однако я все равно чувствовала перед собой заветные створки, будто холодную тень, спрятанные, замаскированные слоями воздуха. Я прижала руки к стене и обратилась к внутренней силе, призывая это странное ощущение покоя… и дверь в южное крыло замерцала.
Проход к чему-то необъятному и скоротечному. К смерти. Я знала это, потому как стояла по другую сторону и сквозь щель между створками видела только свет. Слышала только отголоски собственного сердца, тихо и сонно трепещущего под ребрами. Чувствовала только дым на языке. Сухой ветер принес к моим ногам бледный пепел, и крупицы были такими мелкими, что я словно топталась по распыленному сахарному тростнику.
Я могла бы повернуть вспять, но не стала. Чувство вины не дало. Кого я бросила, сбежав из Бхараты? Что сотворила с ними?
Жизнь и смерть хлынули из туманного портала, зазывая меня внутрь.
Глубоко вдохнув, я толкнула створки. К коже тут же прильнул жар, и я вздрогнула. По венам вместо крови помчалась ледяная жижа. Я огляделась, прислушалась к шепоткам, но меня встречала лишь тишина. Из южного крыла не было выходов, а единственный вход уже растаял за моей спиной.
В миг, когда стопы мои коснулись серого пола, вдоль стен темных коридоров вспыхнули серебристые, как лунный свет, фонари. Они не отбрасывали теней, служа лишь маяками в тумане, будто тысячи немигающих глаз. Дыхание перехватило, и прямой путь строго вперед показался мне тяжелой битвой. Мышцы горели, голова кружилась, но я не остановилась. И наконец пол закончился отвесной скалой с мягкими пепельными гранями. От запаха меня затошнило. Язык защипало от вкуса погребального пепла, и я быстро прижала сари к носу. Путь вдоль обрыва мне вновь озаряли фонари. Вместо стен в безветренном воздухе трепетали пергаментные свитки, исписанные убористым почерком Гупты. Приглядевшись, я поняла, что это списки мертвых. Бесконечные ленты пергамента простирались во всех направлениях.
От края скалы вниз вели острые ступени – прямо к диковинному водоему, откуда доносились бурлящие звуки. Человеческие голоса. По спине пробежали мурашки. Одной рукой касаясь отвесной стены, я спустилась в недра Нараки. У подножия скалы омывали каменный борт бассейна серебристые воды. И что-то в его глубинах не давало разуму покоя, как будто я о нем знала, должна была знать… С моего места бледная лунная вода напоминала зеркало. Я склонилась над нею и тут же отшатнулась, едва разглядев отражение…
На дне корчились призрачные тела, будто их вновь и вновь ломала невидимая машина. В воде сияющие души обрастали новой кожей и новыми личностями. Нечто незримое натягивало на прозрачный силуэт серебристую шкуру льва, прикрепляло клыки к человекоподобной морде, надевало гхунгру
[24] призраку на лодыжки. Это было озеро перерождения. Место, где перекраивали души.
Я пятилась назад, размахивая руками, пока одна не ударилась о камень. Кожу обожгло, и я обернулась и округлила глаза, когда отвесная стена скалы вдруг замерцала и явила тысячи сокрытых за нею комнат – заросших льдом или объятых пламенем. Сначала я решила, что комнаты пусты, но потом увидела души в мерцающем свете. Одни копали ямы, шеи их блестели от пота. Другие висели на цепях, и стоны их эхом разносились по клеткам. Я знала, почему они там. Прежде чем ступить в новую жизнь, душа должна искупить грехи прошлой.
Я шла вдоль бесконечных рядов клеток, вглядывалась в лица и облегченно вздыхала, не находя знакомых.
– Майявати? – вдруг позвал кто-то.
Я замерла как вкопанная. Медленно повернулась на звук, и с губ моих сорвался крик… Раджа. Отец шагнул ко мне, прижав ладони к стеклянной стене, разделяющей нас. Вместо привычной курты на нем были доспехи, под мышкой он сжимал потертый боевой шлем. Пробитая кольчуга обвисла, открывая темную рану на его груди.
– Нет, – прошептала я.
Я потянулась к отцу, но отдернула руку и обхватила себя за плечи. При последней нашей встрече он желал моей смерти. Сердце мое должен бы переполнять гнев, но я отчего-то видела лишь раненого мужчину. Убитого. Мужчину, который когда-то дарил мне томики поэзии и знал мое имя, хотя едва ли помнил, сколько у него вообще детей. Мужчина, на лице которого читалось сожаление.
Я попыталась совладать с дыханием, но оно все равно прерывалось. Кольчуга сверкнула, когда раджа с явным облегчением отодвинул ее подальше от ран и шагнул еще ближе ко мне. В Бхарате мне бы полагалось накрыть голову, потупить взор и ждать, пока он заговорит. Но смерть не оставляла места для формальностей.
– Тебе было больно? – едва слышно спросила я.
Отец пожал плечами, и я вздрогнула, когда рана меж его ключиц раскрылась.
