– Ты кто такая? – Голос у нее был сумрачный и хриплый, будто рифленую сталь волочили по мрамору. – Ты ведь видишь меня, да, фальшивая садхви? О, твой страх так прекрасен. Словно соляной диск. Я бы лизнула его, если позволишь. Как видишь, у меня закончилась пища.
Я никогда еще не слышала столь леденящего голоса. Колени подкосились. Лошадь боднула головой обуглившееся тело у своих ног.
– Он всю жизнь мечтал о ячмене, а работал на рисовых полях. Странные эти люди. Но ты куда интереснее. Не человек. От тебя не смердит потом и похотью. Но и не иномирянка.
Она вопросительно склонила голову набок. А потом вдруг улыбнулась, обнажив окровавленные зубы. Я подавила дрожь.
– Кажется, я таких, как ты, еще не ела. Лакомый кусочек. Можно укушу? Разок… ну или два.
– Нет, – твердо ответила я, зарывшись пятками в землю и скрестив руки на груди.
– Ой, вы только поглядите, какая злющая. Держу пари, на вкус ты как пряности и корица. Держу пари, на вкус ты как разбитое сердце. Как и все юнцы.
В горле встал ком, и лошадь захохотала – жутко, как кровь, сочащаяся меж сломанных зубов.
– О, а я хороша, я просто великолепна! Хочу еще раз сыграть. Можно еще погадаю? У тебя разбито сердце. Ты разбита, сломлена. То есть похожа на меня. Где твой хвост, фальшивая садхви? Где твоя душа? Ты тоже ими питаешься? Где твои копыта?
Лошадь рванула вперед и засопела мне в лицо. От нее так разило гнилью и кровью, что я с трудом сдержала порыв зажать нос и рот.
– Я ни капли на тебя не похожа. – Я отступила и чуть помялась, стараясь смотреть ей прямо в глаза. – Я… Я рани Нараки. По крайней мере, была ею.
Лошадь вытаращилась. Моргнула. И снова засмеялась. Да смеялась так, что завалилась на бок и фыркала и ржала, поднимая облака пыли и пепла. Пришлось прикрываться рукой.
– Я рани Нараки!
– А я статный жеребец, – выдавила лошадь сквозь хохот.
Я не лгала. Я помнила, как ощущалась истинная сила – легким дыханием на шее. Вспомнила, каким мягким и податливым был мир в моих руках… как я могла его изменить. И чем дольше смеялась лошадь, тем сильнее закипала во мне ярость.
– Я рани! – На сей раз я крикнула так громко, что небо сотряс гром, и молния, словно сияющая трещина на яичной скорлупе, рассекла сумрачный воздух.
Хохот оборвался, и лошадь задрала голову к небу.
– А давай еще раз! – попросила она.
Но магия опять меня покинула.
– Я… не могу, – с трудом выдавила я.
– И что же ты тут делаешь, о великая королева?
– Не знаю.
– Почему ты одета, как живой мертвец?
– Не знаю.
– Почему…
– Я ничего не знаю! – рявкнула я.
Лошадь мгновение задумчиво меня разглядывала.
– А что знаешь ты? – саркастично поинтересовалась я.
– Я знаю пустоту. Знаю вкус крови на зубах. Знаю, каково набить брюхо железом. Знаю голод. Знаю боль. Знаю, как уходят воспоминания. Знаю, как призрачна жизнь и ароматны души.
«Как уходят воспоминания». Я едва не рассмеялась. Возможно, у нас с этой лошадью и правда много общего.
– Я должна попасть в Иномирье. Должна вернуться в Нараку. Я ему нужна.
– Кому?
– Ам… – Я осеклась, не в силах произнести имя, пока вновь не увижу Дхармараджу.
– Красавчик, красавчик. Даже я готова ради него умереть, – причмокнула лошадь. – Я много раз его встречала. Много, много, много. О, и он в самом деле жесток. О, и рога у него злые, острые, он любит нанизывать на них звезды и падающих птиц. А на вкус он как кость и целуется как…
– Довольно, – прошипела я. – Или я тебя убью.
– Чем? Нежными словами да юными ручонками?
Лошадь дерзила, но не смеялась больше и все поглядывала на небо, словно ожидая грома или иного доказательства своей ошибки.
– Ты мне не веришь, да? – спросила я.
– Я ни во что не верю. – Кажется, ее мания прошла. – Если я что-то знала до того, как стала такой, то уже забыла. Забыла даже, каково с кем-то разговаривать.
Лошадь снова посмотрела на небо, и теперь я тоже задрала голову. Возможно, то слетелись огоньки из всех домов Бхараты, но звезды так плотно усеивали остаток ночной мглы, что напоминали скорее ложки сливок на черном блюде.
Когда-то я их проклинала.
Но чем дольше смотрела, тем меньше во мне оставалось ненависти. Звезды, незыблемые письмена судьбы, сплетенные из света и тайн, не испытывали эмоций. Эмоции – удел жизни, а уж ее звездам и подавно никогда не познать. Только я, а не звездный свет, принимала решения. И только я, а не ночное небо, отвечала за собственные ошибки. Мой гороскоп уже сбылся, оставив впереди лишь окутанное неизвестностью будущее. Звезды уже рассказали мне все, о чем ведали. И покуда теперь я не была привязана ни к одной из известных космических карт… я чувствовала себя свободной.
Когда-то я перекраивала судьбы людей, пусть и не помнила как. Я даже не знала, смогу ли снова это делать. Не знала, навсегда ли потеряна для меня прошлая жизнь или еще есть шанс ее вернуть. Но пока никто не заявил обратного, я не собиралась опускать руки, не испробовав все возможности. Не собиралась проявлять слабость. И слушать убаюкивающий шепот Нритти в голове, что я всегда была ничтожеством…
– Кто ты на самом деле? – спросила я лошадь.
– Я тень. Я пишача
[29].
Я вздрогнула.
– И ты знаешь, как найти Дхармараджу?
– О да, может-королева-может-лгунья. Я знаю. Знаю. Я чувствую его запах.
– Мне нужно попасть в Иномирье, на Ночной базар, – сказала я, вспоминая яркий фруктовый сад, куда привел меня Дхармараджа.
Связующее звено между человеческим миром и Наракой. Вероятно, только там я смогу найти его и все исправить.
Лошадь хохотнула:
– И ты ждешь, что я тебя проведу?
– Что предложить взамен? Что тебе нужно?
Она прищурилась:
– Хочу откусить от тебя кусочек. Ну или два, если позволишь.
По спине прошла ледяная дрожь.
– Но я рани Нараки. Тебе вряд ли понравится.
– Звучит не очень убедительно, – пропела донельзя довольная лошадь.
– Но если это правда… в смысле, что я рани, – подчеркнула я, мысленно ругнувшись, – то тебе лучше испить чьей-то еще крови. Не моей. Моя скорее навредит, чем подарит удовольствие.
– О, но ты так вкусно пахнешь… да и как можно навредить чему-то неживому? И не мертвому? Полусуществующему… как ты.
