За городскими воротами собралась толпа. Народ злобно зыркал друг на друга да тихонько переругивался. Мы остановились чуть в стороне, и когда я спрыгнула со спины Камалы, вокруг лодыжек поднялось облако пыли. Я и не думала, что когда-нибудь сюда вернусь. Ощущения были странные, я словно вязла во сне. Я закрыла глаза и вытянула руку, чтобы почувствовать на коже золотое прикосновение солнечного луча.
Улицы гудели голосами сотен людей, но при виде нас с Камалой все замолкли. Под их взглядами ладони мои вспотели. Как полагалось вести себя садхви? Сыпать благословениями или молчать?
Камала, похоже, о таких мелочах не думала. Она дернулась вперед, клацая зубами и потрясая гривой. Половина толпы рассеялась.
– Действенно, – похлопала я ее по шее.
– Ты точно не садхви, – фыркнула лошадь. – Ты, знаешь ли, можешь к ним подойти. Можешь попросить чего угодно, и они наверняка дадут. Никто не хочет, чтоб его прокляли.
– Как я могу их проклясть? – Не самое бесполезное умение, учитывая обстоятельства.
– Ох, ну не знаю. Натравить на них меня? – Камала улыбнулась, и глаза ее вспыхнули алым.
Я поежилась. Лошади не должны улыбаться.
– Получится как-то их обойти и добраться до дворца?
Я лишь хотела спокойно похоронить ожерелье.
– Я могу рвать зубами плоть, – фыркнула Камала, – а вот летать не умею.
Толпа вновь подтянулась к воротам, все еще бормоча. От людей разило кислым потом, налитые кровью глаза сверкали, а одежда… Изодранные лохмотья были не лучше моего аскетического тряпья. Мой отец никогда бы не позволил своему народу пасть так низко.
– Я чувствую их голод, – тихо произнесла Камала.
Я посмотрела на впалые животы и щеки, на землисто-желтую кожу.
– Верю.
– Пахнет засухой и голодомором. Равновесие нарушено, без сомнений.
– Какое равновесие?
– Миров.
Пред глазами предстал гобелен. И рваный шрам посередине. В этом месте нити корчились, чернели и плавились. В необъятном полотне сплетались бесконечные множества историй, и именно гобелен удерживал миры в равновесии. В памяти тлело полузабытое время, проведенное в Нараке. Я вспомнила, как ноги мои погрузились в озеро перерождения, и сердце пронзило болезненное осознание… что мой побег оставит после себя ужасный шрам. Хронический разлом. И что может стать лучшим его отражением, как не нити в гобелене? Я оглядела толпу у ворот. Я не хотела видеть последствия своих действий, но начинала понимать…
Я не могла просто похоронить ожерелье Гаури и убежать. Бхарата когда-то была мне домом. Эта земля, сухая и потрескавшаяся, как пересохшие губы, когда-то берегла меня от опасностей. Я задолжала ей нечто большее, чем мимолетное касание стоп. Я была обязана помочь всем, чем только смогу. Разрушенный, укрытый тенью, мой дом все равно оставался домом.
– Идем. – Я потянула Камалу за поводья.
– А как же Иномирье? – Она дернула ушами. – Я думала, ты лишь хочешь зарыть свой холодный камень в еще более холодную грязь.
– Он не рассыплется, пока мы выясняем, что так прогневило народ, – сказала я, но голос все же дрогнул.
Я знала, что время играет против нас.
Амар молил спасти его, и явно как можно быстрее. Но я должна была довериться чутью, указывающему верный путь. Голос любимого эхом промчался сквозь всю мою жизнь. Я вспомнила, как впервые увидела гобелен, как мучительно, до тошноты, боролась с его притяжением и желанием переплести нити. И как Амар оставил меня с ним наедине, сказав напоследок самую простую истину в мире: доверяй себе. Так я и поступлю.
– Тебе известно, скоро ли Дхармараджа вновь появится в мире смертных?
– О, где-то между вечностью и мигом.
– Пользы от такого интервала никакой, – заметила я.
– Ну уж что имеем…
– А ты поймешь, когда он придет?
– Да.
– И мы успеем быстро добраться к нему из Бхараты?
– Да.
– Уверена?
– Да.
– Ты ведь просто так повторяешь «да»?
– Да.
Камала фыркнула и засмеялась.
– А на самом деле? Помни о нашем уговоре и отвечай правду.
Я положила руку ей на морду и провела пальцами по носу, будто соленым початком кукурузы. Слюни – по крайней мере, я надеялась, что это слюни, – полились на землю. Камала жадно уставилась на мою ладонь.
– Вероятно. Зависит от обстоятельств. Так все и обстоит. Возможно, мой первый ответ правдив. В любое время между вечностью и мигом.
Я закатила глаза:
– Придется удовлетвориться этим. Но как только он появится, ты говоришь мне, и мы сразу уходим.
Камала неохотно кивнула, и мы двинулись сквозь толпу. Я старалась опустить голову как можно ниже.
– Притворись, будто читаешь молитву, – прошипела лошадь мне на ухо.
– Это как?
– Ну бормочи что-нибудь. Знаешь, скольких садху я слышала? А скольких съела? Если не начнешь что-нибудь бурчать, толпа накинется на тебя. И я не хочу их есть – судя по виду, вкус у них отвратный.
– Я…
– Перечисляй что угодно!
– Эм-м-м, – протянула я, пытаясь начать какое-то песнопение.
Бхаратцы и правда взирали на меня хмуро. Даже часть возмущенных криков у ворот оборвалась – всем хотелось посмотреть, как на меня набросятся.
– Небеса… пальцы… зубы…
Камала одобрительно кивнула.
– Они тебя слышат? – прошипела я.
– Нет, какое там. Продолжай говорить со мной. Так выглядишь совсем сумасшедшей. Убедительный штрих к образу блаженной.
– Ты уверена?
– Вполне. Ты как я. Половинка на серединку. Слегка безумна. Слегка иномирна.
– Ты меня успокоила, – буркнула я и продолжила зачитывать нелепый список, пока мы шли сквозь толпу.
Я вытянула руку перед собой и ухмылялась, когда в ладонь опускались тяжелые монеты. Но казалось неправильным брать их. Особенно когда жертвовавшие их люди выглядели так, будто у них больше ничего нет.
Потому я вернула монеты.
И тогда все стало совсем странно.
– Садхви вернула подношения!
– Она святая!
– Это знак, что мир не оставил нас!
Камала снова засмеялась.
– Лошадь тоже святая! Дорогу! Дорогу!
– Впервые среди нас святая садхви!
– Мы не оставлены! Дорогу!
– Слушайте ее пророчества!
Толпа расступилась. Люди тянули руки, касаясь кончиками пальцев моих волос, ключиц, рук. Кто-то пытался и Камалу потрогать, но она отреагировала менее доброжелательно и щелкнула зубами.
