Американцы всерьез готовились к удару по Кубе и, вероятно, нанесли бы его, если бы в Москве не пошли на попятную. Никита Сергеевич органически не мог публично признать совершенную ошибку, но понимал, что исправлять ее надо, потому как на волоске висит само существование страны.
Хрущев представлялся человеком неуравновешенным, неспособным справиться с эмоциями, но это поверхностное впечатление. Его бывший помощник по международным делам Олег Трояновский считает, что Хрущев почти всегда держал себя в руках, а если выходил из себя, то это было актерство. Хотя он и тут переигрывал. Понимая, что мир находится на грани войны и надо спешить, Хрущев передал Кеннеди новое послание по открытому радио. Никита Сергеевич обещал вывести ракеты с Кубы, но просил в ответ убрать американские ракеты из Турции. Кеннеди легко согласился.
Американские ракеты были размещены в Турции при Эйзенхауэре. Это были уже устаревшие ракеты на жидком топливе — ненадежные, неточные и очень уязвимые. Они потеряли свое значение после того, как США обзавелись ракетами на твердом топливе.
Когда Кеннеди стал президентом, он сам сказал, что ракеты из Турции надо убрать. Но государственный департамент уговорил его отложить этот вопрос, чтобы не раздражать турок, которые считали американские ракеты гарантией безопасности. В начале 1962 года Кеннеди еще раз сказал государственному секретарю Дину Раску, чтобы тот начал переговоры с турками о выводе ракет. Раск не спешил выполнить его указание. И тем самым дал Хрущеву прекрасную возможность заключить формально равноценную сделку.
27 октября Кеннеди получил послание от Хрущева, в котором говорилось: «Мы вывезем наши ракеты с Кубы, если вы вывезете свои из Турции… Советский Союз даст торжественное обязательство не вторгаться в Турцию и не вмешиваться в ее внутренние дела; США должны дать такое же обязательство в отношении Кубы».
Кеннеди был в бешенстве из-за того, что госдепартамент поставил его в такое положение: ведь предложение Хрущева было вполне разумным. Он велел ответить Москве, что через какое-то время уберет «Юпитеры» из Турции.
28 октября Хрущев сообщил американцам, что приказал демонтировать ракеты и вернуть их домой. Все кончилось. Кризис миновал. В нашей стране многие вообще даже и не узнали о том, что произошло.
Я спрашивал Семичастного:
— Вы сами думали тогда, что война может начаться?
— Думал. У меня такое положение было, что я видел: все может быть. Имейте в виду — холодная война иногда доходила до такой точки кипения, что страшно становилось.
Американские военные были недовольны скорой развязкой. «В то воскресное утро, когда русские ответили, что вывозят свои ракеты, — вспоминал Роберт Кеннеди, — один высокопоставленный военный сказал, что в понедельник в любом случае следует нанести удар…»
Фидель Кастро был чудовищно разочарован, когда узнал, что ракеты с острова уберут. По существу, на этом его дружба с Советским Союзом закончилась. Впоследствии он рассматривал Москву как дойную корову, которую надо использовать во имя продолжения кубинской революции…
На следующий год, в сентябре 1963-го, начались трудности с хлебом. В Николаеве, на Украине, хлеб вовсе исчез из магазинов. А в николаевском порту в этот момент отгружали хлеб для Кубы. В городе началось недовольство. Портовые грузчики вовсе отказались работать. И что же? На погрузку поставили воинские подразделения. Суда на Кубу ушли вовремя — не хотели Кастро обижать.
Ретирада с Кубы была неизбежной. Вся эта история имела неприятные последствия для главного действующего лица — Хрущева. Карибский кризис подточил единоличную власть Никиты Сергеевича. Товарищи по партийному руководству увидели его растерянным, увидели, как он признал свою ошибку и отступил.
Николай Григорьевич Егорычев, который был тогда первым секретарем Московского горкома, рассказывал мне, что в один из тех октябрьских дней сидел в кабинете Фрола Романовича Козлова, тогда уже второго человека в партии. Козлову позвонил кто-то из военных с вопросом:
— Американцы подошли к нашему судну, хотят досмотреть. Как быть?
— Разрешить! А что еще? Мы же дали согласие.
— Но там же наше оружие! Оно секретное.
— Ну и что! Пусть смотрят. Мы же действительно уходим.
Козлов повесил трубку и доверительно сказал Егоры-чеву:
— Ну, наш дед-то совсем расквасился. Очень он перепугался!
Если бы позиции Хрущева не ослабли, осторожный Козлов ни за что не позволил бы себе выразиться о первом секретаре столь пренебрежительно. Правда, сам Никита Сергеевич пытался делать вид, что ничего особенного не случилось. Членам президиума ЦК он небрежно бросил:
— А вы что хотите, чтобы я, как молоденький офицер, пукнув на балу, застрелился?
Через два года, в октябре 1964-го, ему припомнили и Карибский кризис.
Хрущев причинил Западу массу неудобств, но не добился никаких выгод для собственной страны. Он умел начинать кризисы, но не знал, как их разрешить. Результатом его политики явилась огромная растрата ресурсов без всякой стратегической компенсации.
«Что же Хрущев? — писал знаменитый режиссер Михаил Ильич Ромм. — Что-то было в нем очень человечное и даже приятное. Но вот в качестве хозяина страны он был, пожалуй, чересчур широк. Эдак, пожалуй, ведь и разорить целую Россию можно. В какой-то момент отказали у него все тормоза, все решительно. Такая у него свобода наступила, такое отсутствие каких бы то ни было стеснений, что, очевидно, это состояние стало опасным — опасным для всего человечества…»
Кремлевское трио и министр
После Карибского кризиса сменили представителя в ООН Валериана Александровича Зорина, который по приказу Москвы вынужден был долгое время опровергать неопровержимое — наличие ракет на Кубе. Ему на смену приехал востоковед Николай Трофимович Федоренко. Многие дипломаты полагали, что и Андрей Андреевич Громыко лишится своего поста. Тем более, что Хрущев не слишком ценил своего министра, пренебрежительно говорил о нем:
— Можно не сомневаться, что Громыко в точности выполнит данные ему инструкции, выжмет из собеседника максимум. Но не ждите от Громыко инициативы и способности принимать решения под собственную ответственность. Типичный чиновник.
Хрущев поддразнивал Громыко, посмеивался над ним, считал его трусом. Утверждают, что в своем кругу Никита Сергеевич будто бы говорил:
— Прикажи Громыке сесть голой задницей на лед, он с перепугу и сядет.
Ходили слухи, что зять Хрущева, главный редактор газеты «Известия» Алексей Аджубей, метил на место министра иностранных дел. Хрущеву нравилось назначать на высокие посты молодых людей. Известный журналист-известинец Мэлор Георгиевич Стуруа рассказывал, как однажды позвонил Громыко по редакционной «вертушке» — аппарату правительственной связи — посоветоваться.
— Зачем вы мне звоните? Ведь у вас есть Аджубей! — буркнул Громыко и повесил трубку.
