Тройка
В последние годы Громыко стал человеком, чье слово значило очень многое — и уже не только в международных делах. Когда здоровье Брежнева ослабло, политику страны стала определять тройка: министр обороны Дмитрий Устинов, председатель КГБ Юрий Андропов и министр иностранных дел Андрей Громыко.
В начале 1980-х годов Громыко, сторонник разрядки, стал занимать все более жесткую позицию. Не потому что изменил взгляды, а потому что увидел: разрядка не в моде, Брежнев уходит, надо выдвигаться вперед, а на мирных предложениях уважения в партийном аппарате не заработаешь. Громыко писал в мемуарах: «Сила советской внешней политики в том, что правда нашей страны более убедительна, чем все военные базы или армейские корпуса, на которые полагаются Соединенные Штаты Америки. Для того, чтобы наши идеи завоевали на свою сторону широчайшие массы, их не нужно подкреплять бряцанием оружия и организацией интервенций».
Эти слова кажутся издевкой на фоне принятых при Громыко решений ввести войска сначала в Чехословакию, а затем в Афганистан. Судьба Чехословакии в 1968 году решалась партийным руководством, но он отдал свой голос в пользу крайних мер, то есть ввода войск. На заседании политбюро он говорил, что руководители Чехословакии «не пойдут на наши предложения, и тогда уже мы осознанно будем подходить к решению вопроса о применении крайних мер». Министр успокоил политбюро:
— Сейчас международная обстановка такова, что крайние меры не могут вызвать обострения, большой войны не будет.
У себя в министерстве Громыко объяснял подчиненным:
— Никаких неожиданностей в связи с вводом войск не было. Был поднят шум, истерия в западной печати. По опыту 1956 года было ясно, что других действий со стороны Запада не будет. Румыны, югославы доказывают, что ввод войск — ошибка. Наш ответ: кроме суверенитета социалистических государств есть суверенитет социалистического содружества. Пусть это не отвечает букве Устава ООН — Устав принимался, когда не было социалистического содружества.
В 1980 году Громыко занял очень воинственную позицию в отношении Польши, где буквально на глазах рушился социалистический строй. Министр говорил, что «нам нельзя терять Польшу», и считал, что надо идти на введение «чрезвычайного положения для спасения революционных завоеваний».
Кровавая афганская кампания отчасти на совести Громыко. За девять лет боевых действий советские войска потеряли более тринадцати тысяч человек. Каждый год войны стоил нашей стране три миллиарда долларов. Громыко нельзя считать инициатором, но он был соавтором решения о вводе войск, принятого 12 декабря 1979 года и оформленного решением политбюро №П 176/125.
Вот как выглядит этот документ, написанный секретарем ЦК Константином Устиновичем Черненко от руки:
«К положению в А:
1. Одобрить соображения и мероприятия, изложенные тт. Андроповым Ю.В., Устиновым Д.Ф., Громыко А.А.
Разрешить им в ходе осуществления этих мероприятий вносить коррективы непринципиального характера.
Вопросы, требующие решения ЦК, своевременно вносить в Политбюро.
Осуществление всех этих мероприятий возложить на тт. Андропова Ю.В., Устинова Д.Ф., Громыко А.А.
2. Поручить тт. Андропову Ю.В., Устинову Д.Ф., Громыко А.А. информировать Политбюро ЦК о ходе исполнения намеченных мероприятий.
Секретарь ЦК Л.И. Брежнев».
К решению приложена справка, тоже написанная Черненко:
«26 декабря 1979 г. (на даче присутствовали тт. Брежнев Л.И., Устинов Д.Ф., Громыко А.А., Черненко К.У.) о ходе выполнения постановления ЦК КПСС №П 176/125 от 12 декабря 1979 года доложили тт. Устинов, Громыко, Андропов.
Тов. Брежнев Л.И. высказал ряд пожеланий, одобрив при этом план действий, намеченных товарищами на ближайшее время. Признано целесообразным, что в таком же составе и направлении доложенного плана действовать Комиссии Политбюро ЦК, тщательно продумывая каждый шаг своих действий…»
Удивленный Добрынин спросил министра:
— Зачем ввели войска в Афганистан, ведь крупно поссоримся с американцами?
Громыко успокоительно ответил:
— Это только на месяц, все сделаем и быстро уйдем.
Американский посол в Москве Томас Уотсон добился приема у Громыко. Выразил недоумение правительства Соединенных Штатов: руководитель Афганистана, который просил Советский Союз о присылке войск, был убит, как только войска вошли в страну, и туда доставили на советском самолете нового президента. Как-то не похоже на смену правительства…
— Кто вам все это сказал? — брезгливо ответил министр. — Ваш президент вопит на весь мир, потом слышит собственное эхо и считает, что это голос Бога!
Международные последствия ввода войск были для Советского Союза очень тяжелыми. Это одно из крупнейших поражений советской политики времен Громыко. Наверное, сказался возраст, притупилась интеллектуальная бдительность. Ни потери советских войск, ни судьба афганского народа министра не интересовали. Лишенный от природы некоторых важных человеческих качеств, с годами он еще и научился абстрагироваться от страданий других людей.
Британский лорд Каррингтон вспоминает, как он приезжал в Москву с предложением провести международную конференцию по Афганистану. Громыко холодно ответил, что это нереальное предложение. Каррингтон прямо спросил его: не считает ли он ужасающим факт, что из девятнадцатимиллионного населения Афганистана три или четыре миллиона стали беженцами и бежали в Пакистан из-за советского военного вмешательства? Громыко равнодушно ответил:
— Они не беженцы. Афганцы всегда были кочевниками.
Он произносил такие ястребиные речи, которых давно не слышали. Он утерял способность договариваться с американцами. Наверное, чувствовал, что у него что-то не получается, поэтому нервничал.
Новый американский президент Рональд Рейган, вступивший в должность в январе 1981 года, занял очень жесткую позицию, от которой в Москве отвыкли. Он назначил государственным секретарем генерала Александра Хейга, который ушел в отставку с поста командующего войсками НАТО в Европе. Первый же контакт Хейга с советскими дипломатами превратился в скандал.
Советский посол Добрынин проработал в Вашингтоне столько лет, что стал дуайеном дипломатического корпуса. Киссинджер установил с ним особые отношения. Добрынину поставили аппарат прямой связи с государственным департаментом. И он (единственный из всех послов) имел возможность проникать в государственный департамент со служебного входа, куда более удобного, чем вход для посетителей.
Когда пришел Хейг, эту привилегию отменили, но забыли предупредить секретариат Добрынина. Поэтому посольский лимузин был остановлен и отправлен назад. Добрынин решил, что его сознательно подвергли такому унижению. Но сдержался. Добрынин умел пленять вашингтонскую публику, как выражались американцы, «очаровательным подражанием буржуазным светским манерам».
