Советский Союз имел право установить на северо-восточном направлении станцию раннего предупреждения о ракетном нападении. По договору ее надо было строить где-то на Таймыре у побережья Северного Ледовитого океана. Но это стоило бы огромных денег. Поэтому решили построить в более удобном месте. А возможный скандал в расчет не принимали. Улаживать его пришлось Шеварднадзе.
Внешняя политика, которую проводили Горбачев и Шеварднадзе, перевернула всю птолемееву картину мира. Если США и НАТО не собираются на нас нападать, если Запад не враг, а друг, то зачем содержать такую армию и самоедскую военную экономику? Зачем пугать страну неминуемой войной, призывать людей затягивать пояса и теснее сплачиваться вокруг партии и правительства?
Военные обижались. Особенно возражали против намерения Горбачева ликвидировать ракеты средней дальности в Европе, печально знаменитые «Пионеры», в противовес которым американцы развернули свои ракеты, и военно-стратегическое положение Советского Союза заметно ухудшилось. Маршал Ахромеев говорил Квицинскому: если сократить ракеты, то на все намеченные в Европе цели просто не хватит ядерных боезарядов. В Генеральном штабе всерьез готовились вести в Европе ядерную войну на уничтожение…
В Вашингтоне после подписания договора об уничтожении ядерных ракет среднего радиуса действия президент Рейган, как хозяин, первым произнес речь. Он не упустил случая напомнить свою любимую пословицу «Доверяй, но проверяй». Он выговорил ее и по-русски с таким чудовищным акцентом, что понять его было невозможно. Но переводчик повторил эти слова, и тогда Горбачев не выдержал, хотя прерывать выступающего в таких случаях было не принято.
Михаил Сергеевич не без раздражения громко произнес:
— Вы это всякий раз повторяете.
Зал грохнул от смеха. Когда Рейгану перевели слова Горбачева, он сам рассмеялся и несколько растерянно заметил:
— А что, мне нравится эта поговорка.
Любовь американского президента к русскому фольклору была объяснима. Американцы не доверяли советским партнерам. После подписания договора о ракетах средней дальности американцы поставили вопрос о проверке его исполнения: давайте пришлем друг к другу контролеров. В Министерстве иностранных дел управление по проблемам ограничения вооружений и разоружению возглавлял Виктор Павлович Карпов. Потом он стал заместителем министра. Карпов поехал на ракетный завод — убедиться, что туда можно приводить американских инспекторов. А к тому времени американцам уже назвали точное количество ракет. Карпов вернулся с завода потрясенный и доложил министру:
— На заводских складах лежит еще штук двести неучтенных ракет.
Оказывается, директор держал небольшой запас — на всякий пожарный случай. Вдруг не справится с планом, или проблема с поставкой комплектующих, или еще какая неприятность — возьмет из запаса. Но как особенности функционирования советской хозяйственной системы объяснить американцам?
Министерство обороны не раз ставило Шеварднадзе в глупейшее положение. Он только от западных партнеров узнавал, что именно сделали советские военные. Накануне подписания парижских соглашений об ограничении обычных вооружений на европейском континенте Министерство обороны официально сообщило, что располагает двадцатью одной тысячей танков. Но два года назад их было вдвое больше! Куда же делись остальные?
Для Запада это не было секретом: половину танков Министерство обороны просто перебросило через Урал, то есть формально убрало их из Европы. Когда военных поймали за руку, они сообщили, что за Урал перебросили восемь тысяч танков, еще восемь с половиной тысяч законсервированы, а четыре тысячи пошли в металлолом.
Шеварднадзе пришлось оправдываться. Партнеры смотрели на него с подозрением, не веря, что министр иностранных дел сам узнал об этих манипуляциях задним числом. Министр считал, что, если подписал договор, — нужно выполнять, если обманул — надо признаться, если что-то сделал неправильно — следует извиниться. В политике главное — интересы, но мораль и порядочность тоже многое значат. Если ты будешь надувать, то и тебя обманут.
Шеварднадзе стал олицетворением политики сокращения вооружений, взаимопонимания и взаимодействия с окружающим миром. Министерство иностранных дел добилось подписания первых документов о мерах доверия с НАТО. Советские военные боялись натовского предложения о взаимных инспекциях, как черт ладана. Но дипломаты, пишет участвовавший в этой работе посол Ступишин, доказывали, что при условии полной взаимности инспекции никак не могут угрожать нашей безопасности. Разве что заставят привести в порядок военные городки и лишний раз почистить туалеты…
Эдуард Амвросиевич смело шел на конфликт с Министерством обороны или с КГБ, когда считал их позицию вредной для страны. Раньше такого не было: политбюро — это своего рода клуб, где принято заранее договариваться и не спорить. А Шеварднадзе ясно излагал свои взгляды: вот в чем заключается интерес нашей страны, вот что нам следует сделать, прошу поддержать наши предложения. Когда военные наотрез отказывались идти на изменение советской официальной позиции, Шеварднадзе переходил к новой тактике. Дипломаты разрабатывали удобную для страны позицию, согласовывали ее с американцами. Потом Шеварднадзе докладывал Горбачеву, что есть возможность договориться с американцами. И генеральный секретарь уже улаживал отношения с военными.
Обозленные военные стали жаловаться, что Шеварднадзе в своих переговорах с американцами вышел за рамки своих полномочий, и просто игнорировали то, о чем договорился министр иностранных дел. По словам Валентина Фалина, дискуссии между Шеварднадзе и начальником Генерального штаба генералом армии Михаилом Алексеевичем Моисеевым, который сменил на этом посту маршала Ахромеева, были жесточайшими. Доведенный до крайности МИНИСТР ГОВОРИЛ:
— Если будет принята позиция Министерства обороны, то сами ведите переговоры с Соединенными Штатами.
Начальник Генштаба отвечал не менее резко:
— Мы снимаем с себя ответственность за безопасность страны, если предпочтение отдадут капитулянтской линии Министерства иностранных дел.
Юлий Квицинский рассказывал, как его отправили вместе с начальником Генштаба в Вашингтон ликвидировать очередные разногласия с американцами. Перед отлетом генерал Моисеев собрал всех и многозначительно напомнил, что он — глава делегации и не допустит, чтобы дипломаты выбалтывали американцам идеи и задумки военных, как это, мол, не раз бывало раньше.
Причем военные умудрились сказать американцам, что у тех хорошие переговорщики, а с нашей стороны за столом переговоров сидят «чудаки» из МИД, которые умеют делать одни уступки. Генералы, как известно, одобряют сокращение только чужой армии. При этом они плохо понимают, что дипломаты все же умеют находить решения, которые устраивают обе стороны.
Кончилось это тем, что после тяжелых разговоров с американцами генерал Моисеев убедился, как трудно отстаивать свои позиции в диалоге, поднял руки, капитулировал и согласился со всеми американскими идеями.
Доверию в международных отношениях мешало бесконечное вранье советских политиков, которые отрицали то, что было известно всему миру, в частности помощь некоторым режимам в создании запрещенного химического оружия. Министр иностранных дел считал, что такая политика вредит в стране.
