На праздновании 80-летия Горбачева в Москве в марте 2011 года Бессмертных клялся автору этой книги, что обязательно завершит работу над воспоминаниями…
Борис Дмитриевич Панкин
«Не страшно разбиться, страшно опозориться перед друзьями»
Утром 28 августа 1991 года президента СССР Михаила Сергеевича Горбачева соединили с советским послом в пока еще единой Чехословакии Борисом Дмитриевичем Панкиным. В посольстве аппарат междугородной правительственной ВЧ-связи по инструкции находился в отдельной звуконепроницаемой будке, где было душно и тесно.
— Здравствуй, Борис Дмитриевич, — буднично сказал Горбачев, словно они только вчера расстались, — ты можешь сейчас прилететь в Москву?
— Если вы вызываете, конечно.
— Тогда прилетай сегодня же и прямо ко мне в Кремль… Прямо из аэропорта… Речь идет о назначении тебя министром иностранных дел…
Панкин ответил четко:
— Могу я ответить так: я немедленно вылетаю, но в дороге буду думать.
Два указа
Аэрофлотовский самолет задержали в пражском аэропорту, чтобы посол успел собраться, и Панкин вылетел в Москву. В Кремле у Панкина несколько раз проверяли документы, пока он не попал к помощнику Горбачева по международным делам Анатолию Черняеву. Тот сказал Панкину, что никто Горбачеву не называл его кандидатуру, он сам это решил. Причем вспомнил, что знаком с Панкиным еще с комсомольских лет.
Когда Панкина пригласили в кабинет Горбачева, там уже сидел Александр Яковлев. Горбачев достал из стола папочку, в которой лежали две бумаги, и несколько картинно подписал первый из указов, которым освобождал Панкина от обязанностей посла в Чехословакии:
— Но этот указ мы положим в стол. Пусть полежит там, пока Верховный Совет вот эту бумагу не утвердит.
Он подписал второй указ и прочитал его текст вслух:
— Назначить министром иностранных дел и внести настоящий указ на утверждение Верховного Совета СССР.
— Учти, могут и не утвердить, — предупреждающе сказал Яковлев. — Тут, брат, дело такое…
— Утвердят, утвердят, — уверенно сказал Горбачев. — Пусть попробуют не утвердить.
Это был звездный час Бориса Панкина. Нечто почти неправдоподобное. Его имя в те дни облетело всю планету. Указ о его назначении министром зачитали по телевидению в девять вечера. В этот момент он еще находился в приемной президента. Все бросились его поздравлять. Евгений Примаков, которому неведома была его дальнейшая счастливая судьба, то ли в шутку, то ли всерьез попросил нового министра послать его послом в какую-нибудь хорошую страну:
— Только не на Ближний Восток, хватит с меня. Лучше, например, в ту же Англию.
Потом Панкина еще раз принял Горбачев, говорил о том, что предстоит сделать — «менять ориентиры, отбрасывать предубеждения», тесно сотрудничать с Западом, налаживать контакты с благополучной Саудовской Аравией, а не с Ливией и вождем палестинцев Ясиром Арафатом. Горбачев был очень недоволен поведением министерства иностранных дел во время августовского путча:
— В МИД многое надо менять. Сидели, молчали, обслуживали ГКЧП… Чуть ли не все послы взяли под козырек. Все это надо основательно расследовать. Ко мне идут сигналы: лидеры не хотят иметь дело с такими послами… Кто действительно поддержал путч, тех, конечно, надо убирать…
За поддержку ГКЧП пострадали семь послов. В министерстве Панкину представили на каждого досье и рекомендовали отозвать. Николай Николаевич Успенский, молодой дипломат, назначенный послом в Швецию, дал интервью, в котором поддержал ГКЧП (потом он станет послом в Эстонии). Вадим Петрович Логинов, посол в Югославии, бывший второй секретарь ЦК ВЛКСМ и потому прекрасно известный Панкину, поспешил снять портрет Горбачева в посольстве. Леонид Митрофанович Замятин, бывший заведующий отделом ЦК КПСС, посол в Великобритании, в беседе с журналистами обосновывал отстранение Горбачева. Юрий Дубинин, посол во Франции, никакой вины за собой не признал — он только передал французским властям полученное из Москвы послание (его сделают потом заместителем министра иностранных дел России)…
Панкин сразу же освободил от должности первого зама Юлия Александровича Квицинского, который курировал отношения с Восточной Европой и радикально расходился во взглядах с новым министром.
Квицинский говорил послу Панкину:
— Эти страны, нарушив кровные связи с нами, перестали представлять какой-либо интерес для мира. Теперь они превращаются в глухую мировую провинцию, уходят в глубокую тень. Серая зона. Задворки Европы…
Первым заместителем Панкин назначил Владимира Федоровича Петровского, очень уважаемого дипломата, блестящего профессионала.
Заместителя министра по кадрам, присланного еще Лигачевым, велел убрать Горбачев. Из гуманных соображений его пристроили на должность вице-консула в Гамбург…
Горбачев в те бурные дни не мог вырваться даже на час, и Панкина в МИД представил Григорий Иванович Ревенко, руководитель президентского аппарата, а до того первый секретарь Киевского обкома. В министерстве были сильно удивлены назначением. Полагали, что вернется Шеварднадзе. Квицинский после путча звонил Эдуарду Амвросиевичу и просил подумать о возвращении в министерство. Тот заинтересованно спрашивал, каково мнение коллектива. К нему даже отрядили представителей, чтобы подтвердить, что коллектив его ждет. Но назначили Панкина.
Почему Горбачев выбрал Панкина? Он оказался единственным советским послом, который выразил протест против августовского путча и сказал, что представляет не ГКЧП, а законно избранное руководство страны во главе с президентом Горбачевым. В ночь с 20-го на 21 августа Панкин и советник-посланник Александр Александрович Лебедев продиктовали чехословацкому телеграфному агентству текст заявления с протестом против ГКЧП. Утром Панкин зачитал свое заявление на совещании посольских дипломатов, затем очень твердо выступил Лебедев. И самое поразительное — многие дипломаты их поддержали, кроме сотрудников резидентур КГБ и ГРУ. Они уже приготовились служить ГКЧП. Один из них сразу попытался снять портрет Горбачева, висевший в вестибюле посольства.
Панкин предлагал сократить число сотрудников советской разведки в Чехословакии, убрать хотя бы тех, кого в социалистические времена официально представили чехам как офицеров КГБ и ГРУ! Власть в Праге сменилась, и обилие расшифрованных разведчиков в составе посольства только компрометировало страну.
Вместо Панкина послом в Праге остался Александр Лебедев. Я работал с ним в журнале «Новое время», запомнил его как человека остро мыслящего и порядочного. Он немалую часть профессиональной жизни провел в комсомольском и партийном аппарате, но это его нисколько не испортило. Впоследствии Лебедев трудился в структурах ООН на Балканах, а потом отправился российским послом в Турцию.
— Не страшно было послу в одно мгновение превратиться в министра? — спросил я Бориса Дмитриевича Панкина, когда мы встретились в Санкт-Петербурге, на полпути между Москвой и Стокгольмом, где он сейчас живет.
