По рассказам всех, кто его знал, Саша Примаков был очень умным и способным.
— Саша был потрясающий мальчик, — вспоминал Томас Анатольевич Колесниченко, правдист, старый друг Примакова. — Для меня это идеал. У меня таких детей нет, и ни у кого я таких не видел. Он пошел в Евгения Максимовича.
Александр был аспирантом, но уже опубликовал работы, на которые ссылались. Ему предлагали и корреспондентом в Каир поехать, и в науку идти. Но этому не суждено было случиться. Саша Примаков ушел из жизни совсем молодым человеком, внезапно, на руках у друзей.
— Это один из самых черных дней моей жизни, — говорил Валентин Сергеевич Зорин, который подружился с Примаковым, когда они совсем молодыми вместе работали на радио. — Саша был моим аспирантом. Трое аспирантов пошли дежурить в праздничный день — это было первое мая 1981 года. Прекрасный весенний день. Вдруг Саша схватил товарищей за руки и сказал: я умираю. И умер мгновенно.
Сердце не выдержало, как потом у матери, Лауры… Саше Примакову было всего двадцать семь лет. У него было больное сердце, но он умер так неожиданно, что никто к этому готов не был и не думал, что это может произойти.
Когда это случилось, Примаков находился в командировке в Мексике. Валентин Зорин с помощью посольства разыскал его в гостинице и сказал: «Делай, что хочешь, но завтра ты должен быть в Москве».
— Он спросил, что случилось?
— Нет, но, наверное, догадался…
Друзья встретили его у трапа. Он спустился весь белый, и ему сказали:
— Саши больше нет.
Томас Колесниченко:
— Вот ехали из аэропорта в машине, а сзади «скорая помощь», чтобы оказать Жене помощь, если ему станет плохо.
Валентин Зорин:
— В полубессознательном состоянии мы доставили его домой, где лежало тело сына… Вот что ему выпало. Женя переживал это очень страшно. Если бы не дочь и внуки, он бы этого не перенес.
Люди вокруг Примакова знали об этой трагической истории и понимали, что переживает Евгений Максимович.
— Я помню, что как раз после смерти его сына был ученый совету нас в институте, — вспоминал Алексей Всеволодович Малашенко, доктор исторических наук, сотрудник Института востоковедения. — Все собрались, и стояла мертвая тишина. Сидели почтенные ученые и не знали, как им выразить свое сочувствие. А Примаков держался замечательно, ни жестом, ни словом не показал, каково ему сейчас.
Томас Колесниченко:
— Он продолжал работать. Да, вот в этом воля Жени. Он уходил в работу, он спасал себя работой.
Валентин Зорин:
— Два года после смерти Саши Примаков рабочий день начинал с того, что ехал утром на кладбище и час сидел у могилы сына, а потом ехал на работу…
Смерть сына была первой из двух трагедий, которые обрушились на Примакова.
Спасти могла только пересадка сердца
Все, кто знал Лауру Васильевну Примакову, сохранили о ней наилучшие воспоминания. Очаровательная женщина, великолепная мать и умелая хозяйка. Она изумительно готовила, была гостеприимна, доброжелательна. Чудесно играла на фортепьяно. И все у нее получалось легко, просто. Всегда полон дом гостей. Они жили весело и интересно.
Лаура Примакова была общительной, со множеством подруг. В день рождения Лауры Евгений Максимович приглашал их всех к себе. Точно так же, приезжая в последние годы в Тбилиси, он обязательно ездил на кладбище, где похоронены его мать и теща, и собирал старых друзей…
Одним из самых близких друзей Примакова был Владимир Иванович Бураковский, крупнейший кардиохирург, директор Института сердечно-сосудистой хирургии, академик медицины, лауреат ленинской и государственной премий, последний Герой Социалистического Труда, получивший Золотую звезду из рук Брежнева. Бураковский тоже вырос в Тбилиси, но он был старше Примакова на семь лет — в детстве и юности это имеет значение. Потом эта разница перестала быть заметной. Они подружились уже в начале семидесятых, когда Примаков вернулся с Ближнего Востока.
Лилиана Бураковская, вдова Владимира Ивановича, вспоминала:
— Мы приехали к Примаковым в маленькую квартиру на улице Ферсмана. Ничего у них не увидела роскошного, да они и не привыкли к роскошной жизни. Но жили они весело. Евгений Максимович оказался блестящим рассказчиком. Когда потом у нас собиралась вся наша компания, это был фейерверк остроумия. И Лаура была такая же. Не полюбить эту семью и не сблизиться с ней было невозможно.
Они никогда не относились к себе слишком серьезно, у них не было никакого чванства. Всегда подшучивали друг над другом. Евгений Максимович не тщеславный и не напыщенный. Это нереализовавшиеся люди постоянно говорят о себе. А тот, у кого все получилось, ему-то зачем? Такие люди относятся к себе критически, с иронией. Хотя Лаура искренне гордилась, когда ее муж сделал такую карьеру:
— Я же говорила, что мой Женя — номер один!
Лаура была такая жизнерадостная. Друзья не знали, что она больна. Когда ей стало плохо, Бураковский первым к ней прибежал, потому что Примаковы жили рядом с его институтом на Ленинском проспекте. Приступ купировали, а ее заставили обследоваться. Врачи поставили тяжелый диагноз: миокардит, это воспаление сердечной мышцы, она слабеет и перестает работать. Это неизлечимое заболевание. Саша Примаков, кстати, умер от миокардита.
В таких случаях показана пересадка сердца. Бураковский хотел начать операцию по пересадке сердца, но тогдашний министр здравоохранения Борис Васильевич Петровский, сам хирург-кардиолог, ему это запретил. А лекарства при миокардите не помогали, восстановить работоспособность миокарда — сердечной мышцы — не удавалось.
Наступил момент, когда врачи сказали, что жить Лауре Примаковой осталось всего лет пять. Они, конечно, сказали это не ей, а мужу. С этим страшным известием Евгений Максимович пришел к Бураковским. Он выглядел подавленным, потухшим, ушел в себя. Он мог говорить только с Бураковскими. Не только потому, что Владимир Иванович врач. Они тоже пережили страшную трагедию — в автомобильной катастрофе погибла их дочь. Ее могила рядом с могилой Саши Примакова.
— Евгений Максимович сказал жене о диагнозе? — спросил я Лилиану Альбертовну Бураковскую.
— Нет, нет! Никто не говорил. Делали вид, что все нормально. Примакова пригласили в Японию с женой. Он советовался: можно ли ей ехать? Решили: пусть Лаура съездит, отвлечется. И хорошо, что она поехала… А потом она чувствовала себя все хуже и хуже, лежала на даче, очень ослабела… Лаура и пяти лет не прожила.
Томас Колесниченко:
— Мы знали, что у Лауры слабое сердце. Она лежала в больнице. Мы ее навещали. Но, конечно же, никто из нас не мог предположить, что все произойдет так быстро.
В один из июньских дней 1987 года Лаура и Евгений Максимович вышли во двор. Она вдруг говорит:
— Женя, у меня остановилось сердце.
