Важной частью разрушения научного мышления становится сенсационность. Французский социолог Пьер Бурдье писал: «”Радикальная” идеология, слегка завуалированно выражающая интересы доминируемых в научном поле, стремится представить любое движение против установленного научного порядка как научную революцию, как если бы было достаточно, чтобы какая-нибудь “инновация” не входила в рамки официальной науки, как она сразу становилась бы “научно революционной”» [16, 507]. Отечественные историки могли бы привести здесь в качестве примера околонаучные писания А. Т. Фоменко и Г. В. Носовского. Сам П. Бурдье лекарством от сенсационности, идеологической лживости и борьбы околонаучных клик в гуманитарной сфере считает социальную историю социальных наук [16, 519].
Если же вернуться к нашей отечественной реальности, то, думается, введение в светское образование полурелигиозных курсов и механическая оценка знаний через ЕГЭ (особенно по обществознанию) еще более затрудняют формирование у учеников научного подхода к миру и к собственной жизни. Классический пример – задания ЕГЭ по обществознанию, направленные на различение фактических, оценочных и теоретических суждений. Так, автор пособия по подготовке к ЕГЭ О. В. Кишенкова для выделения оценочных суждений советует обращать внимание на наличие слов «думается», «очевидно», «было бы правильным» и т. д. [69, 15]. И главное, этот совет полностью соответствует принятой практике оценивания. Однако употребление подобных безличных форм в среде обществоведов и гуманитариев является нормой и скорее свидетельствует о научной добросовестности и осторожности, чем об оценочном характере суждения. С другой стороны, харизматичные демагоги разного рода, весьма далекие от науки, таких слов в своих субъективных суждениях обычно не употребляют. Очевидно, что стандартизированное и стандартизирующее мышление людей, управляющих образованием и наукой, в данном случае работает против образования и науки.
Важной причиной роста обскурантизма, на наш взгляд, является его навязывание через подконтрольные олигархии СМИ. Для эксперимента можно, например, посмотреть в течение часа какую-нибудь околонаучную передачу, допустим, «Территорию заблуждений». Сознание автора данной книги закалено изучением древних космологий и мифологий, но и ему было тяжело воспринимать эту смесь здравых наблюдений с сюрреалистическим абсурдом. Для чего нужны подобные атаки на разум? Думается, ответ на этот вопрос отчасти дает работавший на момент написания нашей работы в Австралии профессор философии А. Л. Блинов, предлагающий читателям ситуацию с двумя минометчиками (по ходу рассуждений они превращаются у него в пулеметчиков), которые вместе могут остановить вражескую атаку, а поодиночке – нет. Если один из минометчиков (пулеметчиков?) убежит, то другой на какое-то время задержит врага и своей гибелью объективно даст первому шанс выжить. По мнению А. Л. Блинова, исходя из принципа индивидуальной рациональности, в подобных условиях убежать должны оба, после чего фронт будет прорван [139, 312]. К счастью, наши деды не слушали А. Л. Блинова в Великую Отечественную. Делая выводы из данного примера, А. Л. Блинов считает, что этос науки (то есть рациональность) не должен превращаться в универсальный этос общества: «Такой шаг в случае успеха мог бы оказаться пагубным для общества, изобилующего ситуациями социальной субоптимальности, а к таким обществам относятся, по меньшей мере, все современные общества с рыночной экономикой» [139, 314].
С одной стороны, хочется сказать, что А. Л. Блинов опоздал. Готовых сбежать минометчиков и без всякой науки хватает. Лично мне еще в 2012 году некие студенты-физкультурники говорили, что жаль, что Гитлер проиграл, можно было бы баварское пиво пить. С другой стороны, зададимся вопросом, кого в данном случае защищает призывающий ограничить рационализацию общества «идеологический минометчик» Блинов? Ответ очевиден – правящую олигархию. Это позволяет вспомнить известные слова Вольтера о том, что люди, заставляющие нас поверить в абсурдное, завтра могут заставить нас делать ужасное. Но одновременно данная ситуация вселяет надежду: если правящая олигархия вынуждена отказываться от рационализма, дела у нее плохи. Но будем бдительны: больше всего ведьм сожгли на кострах не в эпоху классического Средневековья, в эпохи Возрождения и Реформации. Именно в условиях нестабильности обскурантизм масс может стать грозным оружием в руках правящей элиты.
Очевидно, однако, что идеологическая трансформация интеллигента в отчужденного от своей сущности мещанина-интеллектуала началась далеко не вчера. В некотором смысле она имманентна самой природе капитализма. По мысли К. Маркса, при капитализме представители духовного труда в сущности низводятся до уровня обычных работников по найму. В знаменитом «Манифесте коммунистической партии» К. Маркс и Ф. Энгельс писали: «Буржуазия лишила священного ореола все роды деятельности, которые до тех пор считались почетными и на которые смотрели с благоговейным трепетом. Врача, юриста, священника, поэта, человека науки она превратила в своих платных наемных работников» [86, 427].
Именно преодоление отчуждения труда во всемирно-историческом масштабе, превращение истории в управляемый людьми процесс, раскрытие творческих способностей человека во всех сферах позитивной деятельности всегда были главными целями марксизма. И именно превращение человека в винтик системы или в конкурирующее с другими приматами вида homo sapiens животное всегда рассматривались здесь как главное зло капитализма. Как писал Ф. Энгельс: «Дарвин не подозревал, какую горькую сатиру он написал на людей, и в особенности на своих земляков, когда он доказал, что свободная конкуренция, борьба за существование, прославляемая экономистами как величайшее историческое достижение, является нормальным состоянием мира животных» [137, 19].
Естественно, буржуазные философы, ориентированные на защиту капитализма и превознесение его рациональности, никогда не соглашались с подобным подходом. Как уже говорилось, одним из наиболее серьезных оппонентов Маркса и Энгельса здесь был Макс Вебер. На исследование специфики западной интеллигенции веберовские идеи были распространены западногерманским социологом К. Зейфартом, на статью которого в 1980-е годы обратил внимание Ю. Н. Давыдов. Согласно К. Зейфарту, специфика западных интеллектуальных слоев заключалась в соединении воспитания, господства и профессии. В образовании это непосредственно выразилось в сочетании рационального обучения специальности с общим гуманистическим образованием, квалифицирующим человека «сословно», что превращало западных интеллектуалов в носителей и проводников частичных рационализаций и модернизаций, творчески осуществляемых в каждом конкретном случае путем подведения единичного под общий принцип разума. Результатом становилось соединение «формальной» и «материальной» рациональности в профессиональной деятельности, дающее ощущение выполненного долга самому профессионалу, и, с другой стороны, все более углубляющаяся рационализация западного мира. При этом впервые подобное соединение формально-рационального и иррационально-творческого, по К. Зейфарту, было отмечено М. Вебером при исследовании протестантской этики капитализма [141, 189–205].
Однако в дальнейшем данный социокультурный тип западного интеллектуала начинает разрушаться за счет выделения, с одной стороны, истолкователей духовного труда, а с другой – носителей формальной рациональности, занимающихся утилизацией результатов деятельности в целях, далеких от собственно профессиональных. За счет резкого роста числа последних происходит кризис рационализации, выражающийся в замене литературно развитого культурного человека на узкого специалиста, теряющего «право на господство» на основе образования. Само воспитание «спецов» становится все более «фабричнообразным», а их деятельность все более замыкается на повседневной рациональности, все более обюрокрачивается, лишается творческого начала и личностного смысла [141, 205–211].
