Книга Франсуаза Саган, страница 22. Автор книги Жан-Клод Лами

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Франсуаза Саган»

Cтраница 22

И Франсуаза Саган, которую мысль о смерти побуждает ценить прелесть жизни и ее удовольствия, однажды воскликнет:

«Умереть, да, но уткнувшись кому-нибудь в грудь, когда земля дрожит под ногами или вовсе теряет свою прелесть. Мне кажется, что я чувствовала бы гордость, безумие, поэзию… это последняя и единственная возможность узнать, что у меня есть решимость, что я могу бросить вызов, что я дорога своим близким, что меня любят, и что угодно еще, и что Бог ничего с этим не может поделать…»

Однажды романистка развлекалась сочинением собственной эпитафии. Рембо, который, лежа на кровати в марсельском госпитале, сказал с яростью в голосе своей сестре: «Я околею, а ты будешь ходить под солнцем», — мог бы принять ее на свой счет. Судите сами:

Здесь покоится

Неутешающаяся

Франсуаза Саган.

Первые интервью

«Почему вы пишете?» На вопрос, заданный «Либерасьон» четыремстам писателям, Франсуаза Саган ответила: «Потому что я это обожаю». Почти тридцать лет спустя ее о том же спросил «Экспресс» [128], и она почти так же коротко ответила: «Потому что я это люблю, мне это нравится». Ее просили также назвать любимых ею современных писателей. Она сразу произнесла имена Сартра и Мальро и не упомянула сотрудничавшего в журнале Франсуа Мориака, который со своей стороны проявил заинтересованность в молодой романистке в своем «Блокноте», появившемся на неделе.

Прочитав ее второй роман, он вступил в полемику с теми, кто считал, что «нет ничего более юного, чем эта разочаровывающая книга…». Лауреат Нобелевской премии на это отвечал, что, напротив, второй роман Франсуазы Саган представляет истинную жизнь молодежи. «Что еще говорит о себе молодежь, как не то, что написала Франсуаза Саган? А старость? — спросите вы. Ну что ж. Это в первую очередь то, что отделяет безнадежность от грусти. В конце жизни “Здравствуй, безнадежность!” перекликается с “Здравствуй, грусть!” ее начала. Молодость грустит, а старость теряет надежду, если только им не удается обрести Бога».

В «Последней премии», его громкой статье в «Фигаро», он сожалел, что жюри Премии критиков, высказавшись относительно общественной ситуации, не отметило «произведения, которое отдает дань духовной жизни Франции». Академик провозгласил себя тогда защитником романистки, проявив, однако, сдержанность в оценке моральности романа «Здравствуй, грусть!», ни в коей мере не умаляя ее литературного достоинства. Некоторые писатели становятся заметными с первой строчки. В какофонии романов того времени он разглядел этого «очаровательного восемнадцатилетнего монстра».

Свобода тона его раздражала. Как можно было не страдать, не испытывать угрызений совести, не ощущать греха в подобных ситуациях! Они не были знакомы, и только благодаря посредничеству Жюйара между Мориаком и Саган установились дружеские отношения. Издатель пригласил обоих на банкет, где присутствовал литературный ареопаг и блистательная плеяда критиков, чьи известные подписи украшали приглашение, посланное ими своим друзьям.

Франсуа Мориак и Франсуаза Саган очень быстро друг другу понравились, что вызвало всеобщее удивление. Свидетелем встречи был Жерар Мург, хорошо знавший обоих. «Все ждали взрыва, вспышки. А они стали спокойно беседовать», — пишет автор «Клубка змей» [129]. Франсуа Мориак сразу почувствовал ее застенчивость, но и ее внутреннюю силу: она говорила на одном с ним языке.

Однако у нее было иное, новое, непринужденное, более свободное отношение к христианству, тому, которое он знал и исповедовал. Ему было свойственно чуткое внимание к окружающим, эта манера наделять их чертами, делающими их незабываемыми… И впредь было не важно, что мораль двух писателей была различной. Правда по эту сторону Пиренеев, неправда — по другую. Как бы то ни было, он очень хорошо знал так любимого ею Паскаля. Удивительный тет-а-тет. И, конечно, эта школьница, которую он измучил критикой, была его продолжательницей. Он предчувствовал, быть может, уже по ассонансам, которые оставило в нем эхо первой книги этой незнакомки, что она будет вести поиск в том же направлении, что и он, но с большей безотчетной свободой и с меньшей глубиной, из которой проистекают основы человеческого сознания.

Франсуа Мориак не уделил никакого внимания своим собратьям, посвятив все время речной прогулки общению с девушкой с горящими глазами, которая советовала ему не верить в Бога. Вопросы веры не мешают, впрочем, католическому писателю полагать, что юная романистка более близка к благодати, чем некоторые верующие. Она потеряла веру в двенадцатилетнем возрасте, после смерти маленького кузена — трагического события, потрясшего Франсуазу своей нелепостью.

«Я была против того, чтобы некто, обладающий могуществом, злоупотреблял своей силой», — скажет она Эммануэль д’Астье де ла Вижери, беседовавшей с ней в мае 1966 года [130].

Франсуаза была крещена в маленькой церкви в Кажарке, прелестном образце архитектуры XIV века, и воспитана в традициях католицизма. Подростковый кризис тринадцатичетырнадцати лет совпал для нее с отъездом семьи в Лурд.

«Я тогда начала читать Сартра и Камю. Моя жажда справедливости и счастья наталкивалась на зрелище человеческой нищеты. Это меня окончательно убедило: существование Бога — обман. Я ничего не имею против христиан, все люди, обладающие какой-либо мистической страстью, достойны уважения, но с тех пор я действительно атеистка».

Когда по поводу ее будущей свадьбы с издателем Ги Шеллером — она заключила брак в мэрии 13 марта 1958 года— расползлись слухи, Саган поняла, до какой степени утвердилась за ней скандальная репутация неверующей. По радио можно было услышать, как она говорила: «Бог мне безразличен». Это было чересчур для аббата Бро, старого кюре Кажарка, который ее крестил «во имя Отца, Сына и Святого Духа». Он считал Франсуазу девушкой из хорошей семьи, но ветреницей, ставшей нигилисткой из-за своего снобизма:

«В своих книгах она афиширует презрение по отношению к моральным принципам, которые защищает церковь. Если она раскаялась, если церковная свадьба для нее не только светская формальность, мы услышим ее». «Кажарк, — прибавляет аббат Бро, — не нуждается в славе автора “Здравствуй, грусть!”. Задолго до появления на свет мадемуазель Саган июньским утром, но 1760 года, 16-го числа, здесь родилась Мари-Антуанетта Пелрас, которая вошла в историю более достойным путем, путем веры. Став по воле Провидения сестрой Генриеттой, она была приговорена к смерти Фуке-Тинвилем и казнена на гильотине в возрасте тридцати четырех лет. Но она продолжает жить благодаря Бернаносу, который сделал ее одной из героинь своих “Диалогов кармелиток”».

Кажарк может гордиться этой мученицей-монашкой, но дитя этих мест, чей дом украшает почтовые открытки — Франсуаза Саган. Тайком проникшая в студию «Билланкур», согласившаяся именоваться «Никто», словно подражая Улиссу, отвечающему Циклопу в «Одиссее» Гомера, она нашла себе место в бурных политических новостях. Начало триумфального шествия «Здравствуй, грусть!» совпало в самом деле с уничтожением вьетнамской артиллерией укрепленного лагеря. Едва закончилась Индокитайская кампания, осложнилась ситуация в Северной Африке.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация