Первой изданной в результате этого договора книгой стали мемуары «В память о лучшем», появившиеся в 1984 году и рассказывающие о писательнице, которая как ни в чем не бывало стала классиком. В книге Франсуаза воссоздает мимолетные впечатления прошлого. Она перебирает свои интимные воспоминания, словно драгоценности, ее живой ум соседствует с природным милосердием, здесь она преподает урок доброты, а ее любовь к литературе приобретает статус высшей истины.
«Сначала, — говорит Франсуаза Верни, — она не верила в эту книгу. Перспектива собирания статей ее не привлекала. Но понемногу она в это все втянулась из симпатии, которую она испытывает к людям». Романы «И переполнилась чаша» и «Рыбья кровь», опубликованные соответственно в 1985 и 1987 годах, родились в атмосфере их взаимопонимания. Подруги встречаются раз в неделю, обычно в субботу или воскресенье.
Романистка пишет ночью в тетрадках, потом записывает на кассеты и отдает их машинистке. Когда несколько глав готовы, она передает их Франсуазе Верни. «Мы обсуждали сюжет книги, — объясняет литературный директор. — Франсуаза принимает критику и советы. У нее совсем нет тщеславия литературных дам. Сильные картины ее заводят. Или персонажи, такие как, например, режиссер Константин Фон Мек, снявший фильм “Рыбья кровь”. После первого порыва, где проявляется уже ее почерк, она правит. Она работает гораздо больше, чем многие думают, и часто сомневается».
«В течение нескольких лет, — прибавляет Франсуаза Верни, — она была немного пренебрежительна к своему творчеству. Мне кажется, что пятьдесят лет стали для нее решающим моментом, она очень много внимания уделяет работе».
Ее бывший муж Боб Вестхоф не раз был разбужен посреди ночи, чтобы высказать свое мнение: «Она смотрела мне прямо в глаза, пока я читал. “Какое у тебя впечатление?” — спрашивала меня сурово Франсуаза. Нужно было быть очень внимательным с ответом. Если я ей указывал на повторение или еще что-нибудь неважное, она раздражалась: “Я не об этом тебя спрашиваю. Я хочу знать, это для тебя занимательно?”»
На самом деле на протяжении долгого времени единственным человеком, который мог судить ее работу, был ее близкий друг Бернар Франк. «Мы никогда не были похожи, например, на Сартра и Симону де Бовуар, — говорит он. — Здесь никогда не было и намека на пару и на подглядывание за тем, кто что делает. Читая друг другу, мы успокаивались. Снимали как бы друг перед другом шляпу. Лично я никогда много не думал о нашей дружбе: она мне казалась очевидной. Мне часто было хорошо, я чувствовал себя счастливым у Франсуазы, и я думаю, что в определенные моменты она тоже радовалась, что я был рядом». Это написано о Кажарке — единственном месте, где Франсуаза могла работать спокойно. Она поехала с ним туда на зиму к бабушке. «Мы дрожали от холода, — говорит она, — там не было центрального отопления, — но работали там месяц или два».
Друзья Франсуазы
«С Сартром мы очень хорошо понимали друг друга. Мы оба родились 21 июня, я тридцать лет спустя после него. Мне его очень не хватает», — говорит Франсуаза. Она публично высказала свою привязанность к нему за год до его смерти
[377] по случаю его последнего дня рождения, 21 июня 1979 года. Это «письмо о любви к Сартру» появилось в «Эгоисте» с согласия философа и писателя, оно является частью книги «В память о лучшем».
Романистка возобновила с ним отношения, прерванные более двадцати лет назад. Их дружеская близость проявлялась от случая к случаю, в основном на обедах, где присутствовали Симона де Бовуар и Бернар Франк, в ком Сартр предчувствовал талант, посвятив ему в его двадцать один год литературную хронику «Тан модерн». «Я встретился с Сартром опять в 1963 году, в баре “Пон Руаяль”, — рассказывает Франк. — Он мне предложил увидеться с Лe Кастором и Франсуазой. Вчетвером мы позавтракали в “Релэ биссон”. Я заказал устриц и рыбу. Это было почти провокацией: Сартр испытывал ужас перед устрицами и ненавидел рыбу. Франсуаза тоже такие вещи не любит, они с Сартром обошлись бифштексом. Вдруг Симона де Бовуар спросила, не хочу ли я написать фельетон в “Тан модерн”. На мой удрученный вид она сказала: “Я вижу, что вы мне не доверяете”. Несмотря на восхищение, которое я по отношению к ней испытывал, я буквально выдавил из себя “да”, поскольку эта работа плохо оплачивалась, да и сам журнал не пользовался такой популярностью, как в 50-е годы. Ле Кастор, приехавший на мельницу рядом с Милли несколькими годами раньше в обществе Клода Ланзмана, казался мне очень забавным, но у Франсуазы было больше точек соприкосновения с Сартром. По поводу ее невнятной речи он сказал ей: “Я не всегда понимаю, что вы говорите, но мне никогда не надоедает слушать ваш голос”. Они утешали друг друга, когда у кого-то из них не ладились дела. Франсуаза в этот момент особенно переживала. Она жила на улице д’Алезиа, в четырнадцатом округе и часто заходила за ним на бульвар Эдгар-Кине, и они шли обедать в располагавшийся неподалеку “Аббэ Сен-Гийом” на улице Томб-Иссуар. Они невольно составляли пару, о которой ходили легенды».
На протяжении года Жан-Поль Сартр и Франсуаза Саган будут обедать вместе почти каждую неделю.
«Когда я приходила к нему, в его трехкомнатную квартиру в современном довольно страшном доме, он ждал меня уже готовый к выходу. У меня едва было время позвонить, как он выходил, и мы отправлялись. В ресторане я пыталась заказать столик, а он меня удерживал за руку, это было комическое зрелище. Его это забавляло. Я чувствовала себя его матерью. Он был почти слепой, поэтому я ему резала мясо. Мы разговаривали как путешественники на перроне вокзала. Говорили о жизни, о любви, людях вообще, но никогда о наших книгах.
Зато мы обсуждали наши замыслы. Я помню, как он рассказывал про новеллу, которую он не мог написать из-за своей слепоты. В этой его ситуации есть трагизм. Но он до конца был бодр, человечен, абсолютно терпим. Он мне сказал, что умные люди никогда не бывают злыми. “Я знал, — говорил он, — только одного человека одновременно умного и злого: это был педераст, который жил в пустыне!”»
Не в состоянии больше писать, в 1975 году Жан-Поль Сартр согласился высказать свои мысли о современности посредством телевидения. Издатель и писатель Марсель Жюйан после присуждения звания президента Национального общества телевидения «Антен 2» был вдохновлен этим амбициозным проектом, увязшим в возникших вокруг него спорах. С Франсуазой Саган дело пошло на лад: на телевидении появился ее сериал «Золотая кровь Борджиа», который романистка написала в соавторстве с братом, занимавшимся зарубежными связями канала.
На этот пост Жак Куарэ был принят по рекомендации Франсуазы, которая переживала, что ее друг погружен в угнетающую атмосферу интриг. «Она мне сразу сказала, что нельзя оставаться один на один с этими людьми, — рассказывает Марсель Жюйан. — На ее взгляд, телевидение — это мир злых и вредных людей. Чтобы защитить меня от них, она направила ко мне Жака, в каком-то смысле своего ангела тьмы, Портоса из “Трех мушкетеров”».
Франсуаза Саган, старавшаяся уберечь горячего и чувствительного президента «Антен 2»
[378] от неприятных эмоций, подсказала ему несколько замечательных идей и поддерживала его против врагов. «Она мне посоветовала сделать передачи про животных с Брижит Бардо, — говорит Марсель Жюйан. — Я встретил Брижит Бардо у Франсуазы, которая ходила за мной по пятам, не боясь себя скомпрометировать. Однажды у меня были неприятности, связанные с прессой. В машине раздался телефонный звонок: она позвонила, чтобы прочитать мне статью, которую написала в мою защиту для “Франс-суар”. Она называлась “Я вам запрещаю прикасаться”».
