Струмилин и бровью не повел — показал.
— Все в порядке, — простонал инспектор, готовый признать поражение. — Извините… у вас водички попить не найдется?
Струмилин подал ему непочатую бутылку «Саровской» и с жалостью смотрел, как лейтенант хлобыщет из горлышка, постепенно возвращаясь к жизни. «Как бы ни ожил настолько, что прицепится уже всерьез!» — вспомнил Струмилин старинную сказку про какого-то Ивана, не то царевича, не то дурака, который напоил однажды в схожей ситуации Кощея Бессмертного водичкой — на свою беду напоил!..
— Ну что? — вопросил вдруг прапор. — Будем протокол составлять?
Лейтенант поперхнулся.
— За что? — осведомился Струмилин.
— А за езду с непристегнутыми ремнями, — сообщил прапорщик.
— Это с чего же вдруг? — не в шутку удивился Струмилин, вспомнив, как назойливо дергал лейтенант за ремень.
— С того, что, когда я к вам подошел, ремень не был пристегнут! — сообщил прапорщик.
Струмилин растерянно моргнул. Крыть нечем: не был ремень пристегнут. Похоже, такая маленькая деталь, как то, что Струмилин в это мгновение не сидел в кабине, а стоял возле багажника, не играла никакой роли. И он опять подумал про Ивана-царевича… нет, все-таки дурака!
— Уймись, Васильев, — сказал наконец-то прокашлявшийся «Кощей» — в смысле лейтенант. — Все в порядке там было с ремнем. Иди тормозни того синего, родилось у меня подозрение, что у него аптечки нету!
На миг в разочарованном взоре прапора, устремленном на Струмилина, вспыхнуло вожделение: у него-то аптечку не проверили! — однако он не посмел ослушаться старшего по званию и, поигрывая жезлом, кинулся чуть не под колеса старенькой противно-синей «Волге», которая сразу пообещала поживу ДПС, предательски завизжав тормозами.
Возместивший недостаток влаги и обретший совесть лейтенант даже попытался вернуть полупустую бутылку. Струмилин с усмешкой махнул рукой на заднее сиденье, где лежали в пластиковой разорванной упаковке еще девять таких же бутылок:
— Да пейте на здоровье!
— Ого! — с уважением сказал лейтенант. — Крепко затарились. Дорога долгая?
— Нет, я уже практически приехал. А это — нижегородские сувениры друзьям. У вас такой воды нет.
— Значит, конкретно в наш городишко едете? — спросил лейтенант, озабоченно шныряя глазами, обретшими натуральный васильковый цвет, по вверенному ему участку шоссе. — Командировка или как?
«А не пошел бы ты подальше?» — осведомился Струмилин мысленно, однако вслух, неожиданно для себя, сказал правду:
— На поминки еду. Сегодня година дружку моему. Я не был ни на похоронах, ни на всяких девятинах-сороковинах — в аварию попал, — ну вот, надо почтить память.
Васильковые глаза лейтенанта внезапно приковались к его лицу, что-то мелькнуло в них — особенное, — и он спросил тихо:
— Это, случайно, не Костя Аверьянов?
Струмилин от неожиданности даже охрип:
— Он самый.
— Царство небесное, — тихо сказал лейтенант и, кинув бутылку и жезл под мышку левой руки, торопливо перекрестился.
— Царство небесное, — машинально отозвался Струмилин, глядя на него во все глаза. — А вы что, знали Костю?
— Мы соседи, — пояснил лейтенант. — Были соседи, да… Сегодня жена моя собирает стол для тех, кто захочет его помянуть. Эта-то сучка Сонька никого звать не намерена, вообще сомневаюсь, что она вспомнит, какой сегодня день, ну, хоть мы… Вы Соньку видели небось, знаете, что это за птица?
— Не имел такого удовольствия, — сухо отозвался Струмилин. — Однако наслышан сверх всякой меры.
— Во-во! — хмыкнул лейтенант. — Воистину — сверх всякой меры. Так что вот: приходите к нам после девяти. Я раньше не смогу — на дежурстве. Адрес Костин знаете? Красных Зорь, двадцать один-а, квартира девятнадцать. А у нас квартира двадцать.
— Извините, не приду, — неловко отказался Струмилин. — Я нарочно еду встретиться с друзьями и сходить к Косте на могилку. И нынче же вечером обратно в Нижний.
Лейтенант вытянулся, кинул ладонь к козырьку, словно в стареньком «Рено» сидел перед ним сам министр внутренних дел, а не худой парень в мятой футболке, которого он только что мучил со всей строгостью закона:
— На кладбище будешь — передай Косте привет от Гоши Володина. От меня, значит.
— Сделаю, — кивнул Струмилин и с места взял скорость, опасливо поглядывая в зеркальце заднего вида. Надо же было ляпнуть такое: на поминки, дескать, приехал, а нынче же вечером — обратно. Одно из двух: или вечером сядет за руль пьяный вдрабадан — с поминок-то приличные люди в ином состоянии не уходят! — или вовсе на них не будет пить. А разве такое возможно?!
Просто странно, что лейтенант Гоша не обратил на это внимания. Молодой еще. Вот тот изверг в форме, Васильев, непременно обратил бы!
* * *
— Внимание, дамы и господа! Просьба пристегнуть привязные ремни и воздержаться от курения. Наш самолет приступил к снижению и через несколько минут совершит посадку в московском международном аэропорту Шереметьево-2. Напоминаем вам, что, в интересах вашей же безопасности, на борту по-прежнему запрещено пользование мобильными телефонами. Самолет вступил в полосу низкой облачности, поэтому просим извинить за возможные неприятные ощущения. Спасибо за внимание.
Иначе говоря, возможна болтанка. Джейсон поморщился. Это не неудобства, а большая гадость! Он в принципе хорошо переносил полет, но стоило вспомнить, как трясло при вылете из Сиднея… Желудок вдруг вздымался к горлу и там замирал. Джейсон справился с тошнотой, но многим пассажирам потребовались пакеты. Его соседка, весьма элегантная дама бальзаковского возраста, была среди них.
Джейсон, конечно, тактично отворачивался, однако никакого сочувствия не ощущал. Ведь еще в аэропорту Сиднея эта пассажирка обратила на себя его внимание своей подчернуто-ледяной, даже брезгливой ко всему окружающему физиономией, да и потом, оказавшись его соседкой, держалась отчужденно, даже не ответила на любезное приветствие, а только напустила на себя еще больше холода.
«Возможно, она опасается моих сексуальных домогательств? — подумал Джейсон. — Ведь эта феминистская американская мода доползла и до тихой, патриархальной Австралии! — Или, еще того лучше, лесбиянка-мужененавистница? От такой лучше держаться подальше». И он оставил все попытки быть приятным.
Потом, впрочем, лед был сломлен. Они даже разговорились, и Джейсону была поведана причина ее необычайной сдержанности и холодности.
Оказывается, Келли Рассел — а она направлялась в Россию впервые в жизни — специально предупреждали насчет этих русских, которые, как известно, причина всех бед, которые приключаются в цивилизованном мире. Это раньше, когда «железный занавес» только-только упал и они бросились в страны цивилизованного мира, их можно было сразу узнать. Как правило, они были чрезмерно толстыми, громкоголосыми, носили нелепые малиновые пиджаки, за все платили наличными, причем доставали пачки долларов из карманов и швыряли на стол, не считая. Пальцы они при этом держали растопыренными — «веером», как говорят сами русские. Таких особей можно было легко выделить в толпе и держаться от них подальше. Но времена изменились. Русские изменились тоже. Теперь они — не все, конечно, а самые умные, то есть самые опасные! — похудели, вставили хорошие зубы, выучили английский (вернее, американский) язык, надели элегантные костюмы и обувь из настоящей кожи. Теперь они не расшвыривают деньги в пределах свободного мира, а, наоборот, норовят обобрать его, как только могут.
