А Струмилин наткнулся на пулю.
Совершенно непонятно, как успел Денис нажать на курок! Казалось, он и сам этому удивился, даже испугался, услышав слабый хлопок, и мгновение стоял, тупо водя глазами от дула к Струмилину, который замер, схватившись за левое плечо. Потом он шатнулся назад, ноги подогнулись, но тут Леший подхватился с пола, поддержал его, и Соня перелетела комнату, оказалась рядом:
— Андрей!..
— Да ничего, — тихо сказал Струмилин, пытаясь сохранить равновесие, но его так и вело к стене. — Да ладно… — И замолчал.
Джейсон подскочил к Соне и Лешему, помог уложить Струмилина на пол. Рядом валялся брошенный Лидой матрасик — Джейсон подсунул его раненому под голову. Парень был в полусознании, хотя рана на предплечье не показалась Джейсону такой уж серьезной, похоже, Струмилина свалил с ног просто первый шок.
Джейсон помог Соне стащить с него робу, потом рубашку и, оторвав рукав (ну прямо как в детективном романе, где, в медицинских целях, люди вечно рвут свои и чужие рубашки!), перетянуть рану. При этом он все время косился на ее лицо и жалел — как не жалел еще ни о чем в жизни! — что пуля досталась не ему, что не из-за него льются по бледному лицу эти потоки слез, не его имя шепчут ее губы.
Вот же напасть, а? Сперва Аверьянов, царство ему небесное, перешел дорогу, теперь этот Струмилин вывалился из какого-то гиперпространства — пока еще живой, к сожалению…
Над его головой кто-то хрипло расхохотался. Это был Денис. Джейсон поднял голову — и его даже холодом обдало при виде этого оливково-бледного, потного, возбужденного лица. В жизни не приходилось ему видеть такого выражения у своего обходительного партнера! Денис, судя во всему, был бесконечно доволен собой…
Джейсон внутренне содрогнулся. А ведь он почти уподобился Денису, на мгновение возмечтав о смерти соперника. В какую же бездну он упал, общаясь с такими людьми, как Немкин и эта его подружка, которая хладнокровно душила свою сестру! Общаясь с ними?.. Да полно! Денис и Лида — это его творения. Если бы он, Джейсон, не занялся скупкой краденых картин, не ошалел от желания обладать «Прощанием славянки», эти два монстра не возникли бы, не совершили бы сначала ограбление, а теперь и попытку убийства.
Ясно же — Денис просто промазал, а ведь готов был убить Струмилина. И Джейсон не остановил его. Нет, не остановил… Вместо этого он подставил подножку Лешему, который тоже рисковал жизнью — ради спасения прекрасной картины, которую, по злой воле Джейсона, сейчас увезут из России навсегда. Запрячут в его тайной галерее — словно похоронят в гареме прекрасную полонянку. На потеху одному только султану, тирану, мучителю… И этим тираном, мучителем будет он, Джейсон.
— Довольно! — Он вскочил и оттолкнул Дениса подальше от раненого. — Хватит, Немкин! Ни о чем подобном мы не договаривались. Я не намерен терпеть кровопролитие. Не намерен! Или вы сейчас же уберете оружие, или мы расторгаем наш договор. Сию секунду. Вы поняли?
Денис и Лида переглянулись. Лида покачала головой, и Денис повторил ее движение.
— Извините, Джейсон, — сказал он с ухмылкой. — Вы слишком долго прожили в цивилизованной стране и забыли о том, что такое дикий русский восток. Вот когда окажемся в тихом, благостном Париже, тогда и будем играть по вашим правилам. А здесь — извольте играть по нашим, если хотите довести свое сокровище до места. Леший! — Он махнул пистолетом. — А ну, к стене! И руки, руки подними, если не хочешь улечься рядом с этим «русским героем»! Вот так. Лида, возьми картину и спрячь. Хватит ей тут валяться и искушать малых сих.
Лида, чье разгоряченное лицо еще хранило следы злых слез, начала было поднимать блузку, но сердито сморщилась:
— Ой, нет. Мне эта чертова картина все тело исцарапала. Чем бы ее обернуть?
Огляделась — и подняла с полу чехол от матрасика.
— Хоть этим! — Она горько усмехнулась. — Все-таки натуральный шелк… лилии Бурбонов…
Лида расстелила чехол на кровати, осторожно вложила холст — картина вместилась идеально! — и начала застегивать молнию.
— Момент! — быстро сказал Джейсон. — Один момент! Лида, подождите, не убирайте картину.
Она нахмурилась, но послушалась.
— Соня… — Джейсон перевел дыхание. — Мне нужно кое-что вам сказать.
Опустился рядом с ней на колени:
— Соня, вы должны простить меня. «Прощание славянки» было нужно мне для того, чтобы ощущать ваше присутствие, вашу близость. Все это я затеял ради… ради вас. Соня, прошу вас стать моей женой.
Струмилин издал тихий стон. Джейсон оглянулся на него. Никогда не видел столько боли в человеческих глазах! Видимо, рана оказалась серьезнее, чем казалось на первый взгляд.
Но сейчас было не до милосердия. Сейчас решалась судьба Джейсона!
— Если согласитесь, — выпалил он, снова повернувшись к Соне, — даю вам слово, что найду способ вернуть «Прощание славянки» в музей. Зачем мне копия, если я буду обладать оригиналом?
— Вернете в музей? — перебила Лида. — То есть как? А наши с Дениской труды? Наш риск? Это все псу под хвост, что ли?
— Разумеется, я выплачу некоторую неустойку, — пробормотал Джейсон, поднимаясь с колен и только теперь начиная понимать, что его благородный порыв будет не столь легко осуществить: устремленные на него глаза Дениса и Лиды горели яростью. — Мы решим, какую сумму вы сочтете достаточной… в разумных пределах…
— Очень мило! — хохотнула Лида. — Сонька, значит, станет миллионершей, а мне — «в разумных пределах»?! Да вы что?! Да вся моя жизнь из-за нее прошла «в разумных пределах»! Мы жили втроем на одну зарплату матери, то есть Анны Васильевны, — потому что отцовские деньги приходилось отсылать Богдановым. Это сначала они договорились на сто долларов, но потом аппетиты выросли. А рубль только и делал, что дешевел! Я сначала не знала, почему приходится влачить это скудное существование! А оказывается, родители обеспечивали безбедную жизнь Соньке и ее мамаше.
— Также и твоей, — негромко подказала Соня.
— Моей! Черта с два — моей! Она меня бросила! Она выбрала тебя! — Глаза Лиды снова наполнились слезами.
— Насколько мне известно, выбор сделала Анна Васильевна, — мягко уточнила Соня. — Мама об этом часто рассказывала. Литвинова тебя очень любила, поистине как родную дочь…
— Да что мне было проку в ее любви?! — с детской, застарелой обидой взвизгнула Лида, швыряя чехол с картиной на кровать с такой яростью, словно это было не бесценное произведение искусства, а нечто совершенно никчемное — вроде этой самой любви, которую питала к ней приемная мать. — Она только и делала, что вытравляла из меня богдановскую наследственность. Вся моя жизнь прошла под твоей черной тенью, только я тогда не знала, кто́ эта «плохая девочка Сонечка», которая кашку не ест, руки не моет, никак не хочет засыпать, разбивает коленки, на которой горит одежда и обувь, которая получает одни только двойки, громко включает музыку, гуляет допоздна с мальчишками, прячет под кроватью неприличные журнальчики…
