Повисла тишина. Каждый думал о своём. Лично я о том, что мы тут все с ума посходили, куда катится этот мир и почему меня это в принципе вполне устраивает? Готская психология…
– Скажу от… племянник из Еревана переехал, – так же задумчиво дополнил отец Пафнутий. – Свой бесюган-то по дому завсегда пригодится, многие святые отцы церкви у себя от нечистых в услужении-то держали. Чего бы от и не я? Ну а с Геськой договоримся.
Доберман радостно воспрянул, заранее открыв пасть для демонстрации великолепных клыков: будет надо – отчекрыжим, что угодно, аккуратно, словно хирург скальпелем.
Мне вдруг показалось, что я тут лишний или же, философски выражаясь, чего-то не догоняю в развитии сюжета. Православный батюшка намерен скрыть от наказания и оставить у себя в доме натуральнейшего беса только потому, что в Системе рогатому придётся несладко?!
Это, вообще, законно, в принципе? На такие вещи хоть кто-нибудь разрешение с печатью Синода выписывает? Или меня тут попросту дуют, издеваясь над самым святым – бесстыже, люто и с провокацией?
Меж тем святой отец достал откуда-то из сундука длинную Георгиевскую ленту вроде тех, что вяжут на машины Девятого мая, отрезал кусок, пробормотал какую-то молитву и повязал её на шею бесу, словно бабочку при смокинге.
– Всё от. Развязывай его, Федька!
Я подмигнул бдительному псу, чтобы тот проконтролировал на всякий пожарный, и принялся распутывать нашего пленника. Безрогий брюнет вёл себя крайне скромно, тактично и предупредительно. На минуточку мне даже показалось, что в будущем мы могли бы даже обсуждать серьёзные книги или философские доктрины как интеллигентные люди.
Но заповеди отца Пафнутия, намертво вбитые в подсознание, гласили: бесам веры нет!
– Лысина Сократова, – пробормотал я, распутывая последний узел. – Как хотите, бога ради! Теперь это уже не моя проблема.
– Вы правы, майн кинд, теперь это исключительно мои сложности, – брезгливо ответил жутко вежливый бес, осторожно касаясь когтем Георгиевской ленты.
Раздался треск, над потолком сверкнула зелёная искра, взлетело облачко дыма, и нечистый, вытирая холодный пот со лба, изменившимся голосом елейно продолжил:
– Ой вей, чем прикажете заняться, ваше святейшество? Может, надо снег со двора убрать, сауну растопить, в мини-маркет сбегать, ужин приготовить, уборку в доме провести или уж сразу за евроремонт браться?
Батюшка свысока глянул на меня, типа «учись, студент», и отправил беса убираться во двор.
– Как хоть зовут тебя, безрогий? – на минутку остановил он его на пороге.
– Анчуткой, ваше святейшество.
– Сие от имя общее, а не личностное. Однако же пущай принимается, будешь от нам по хозяйству помогать, да и Федьку-то нашего тренировать, как с вашим братом драться.
– О, натюрлих, с превеликим удовольствием! Был бы просто счастлив, мон ами. Дозвольте уже приступать?
– С богом.
От такого напутствия бедного беса раз шесть перекорёжило. Но тем не менее он удержался на ногах и пошёл трудиться, поскольку теперь был в нашей власти. Декарт мне в печень, я тоже хочу знать такие полезные молитвы! Вдруг в семейной жизни пригодится?
Вплоть до самой ночи красавчик впахивал у нас во дворе, словно негр на плантациях, от него просто пар валил. Он переколол все дрова, что были запасены пилёными чурбачками до весны, и сложил их в красивую поленницу на манер пизанской башни. Высокая, наклонённая, рухнет в любой момент, но ведь держится, сволочь.
Потом он натаскал воды в баню, в дом и в бочку за домом на всякий пожарный случай. Причём шёл к колодцу и обратно через всё село обнажённый по пояс, играя мышцами и бёдрами, с коромыслом на плече. Все бабки, тётки, девицы и просто девчонки высыпали из домов, смущённо тыкая друг дружку локтями и выстроив Анчутке коридор из влюблённых взглядов.
К чести беса, надо признать, что он никого не обделил вниманием, всем улыбался с одинаковой скалозубостью и, посылая игривую молнию из-под чёрных ресниц, интригующе выгибал брови.
Я бы сказал, что рогатый (то есть уже безрогий) прошёл хорошую практику стриптизёра в каком-нибудь приличном ночном клубе Москвы. Хотя там парни могли бы быть и покруче, но для маленького села Пияла и это шоу, несомненно, было бомбой!
Чем я и поделился с отцом Пафнутием:
– Ваше святейшество…
– Отче достаточно.
– Думаю, сей бес нам всю женскую часть населения перебаламутит, отче.
– Ты от, Федька, не каркай, а то я сам в окошко не вижу. Завтра с утра от хоть из всех подряд бесов сладострастия изгонять придётся. Запаримся-а…
Если бы мы только знали, что это лишь начало наших грядущих бед, мелких и крупных, так сказать, лишь видимая глазу верхушка айсберга. Первые весомые последствия дали о себе знать уже вечером, часам к девятнадцати с чем-то, если я правильно помню.
Мы только сели за стол, усадив брюнета отдельно в уголке, чтоб лишний раз не травмировать благословлённой едой и трапезной молитвой. Ничего личного, никакого давления или угнетений, он сам попросил!
– Гав, – негромко предупредил нас преданный доберман.
Я подошёл поближе, делая вид, что просто хочу погладить его по голове.
– Чего «гав»?
– Люди во дворе, – шёпотом просемафорил он, не разжимая зубов, словно начинающий актёр-чревовещатель. – Много, всё женщины, разные, и ещё идут. Кусь их?
– К нам гости, ваше святейшество, – поклонился я.
– От говорил же тебе, паря, не беси! Какое я тебе от святейшество?!
– Куда мне вас бесить? Я к тому, что сюда сейчас свахи недуром попрут. – Мне с трудом удавалось сдерживать смех. – У них товар, у нас купец. Как только одного беса на полсела делить будем?
– Дас ист справлюсь, – важно ответил Анчутка из своего угла. – Мы, бесы, любвеобильны не по-детски и неутомимы, куда там кроликам. Ок, сэр, кого прикажете удовлетворить, кого обрюхатить – сильвупле!
Ответом послужил ловкий бросок мельхиоровой ложкой в лоб нахала! Рука старца Пафнутия по-прежнему был тверда, а глаз меток.
– Что, совсем никого нельзя?
Бес словил второй раз тяжёлой поварёшкой.
– Так там вроде бы потшебуе младым пани, нэ? Не о благе людском ли должен печься пастырь, ваше святейшество?
Третий раз ему досталось уже фарфоровой миской по башке и вдребезги, ибо некоторые с первого слова не понимают. Я тоже вот так получал не раз, поэтому невольно обменялся с нечистым сочувственным взглядом. А разгорячённый противоречиями старец Пафнутий накинул на плечи полушубок и вышел на крыльцо.
Мы трое, не сговариваясь, метнулись в сени, там холоднее, зато слышимость лучше. Подсматривать никто не рискнул, но общее впечатление и так вполне себе складывалось.
