Хотя постановления Дордрехтского синода так никогда и не были полностью воплощены в жизнь, а с течением времени от них все больше уклонялись и все чаще нарушали, победа кальвинизма в 1618–1619 гг. продемонстрировала долгосрочные результаты. Союз дома Оранских с духовенством, приведший Олденбарневелта (Олденбарнвелде) на плаху, существовал в течение двух столетий, хотя временами не без недоверия друг к другу с обеих сторон. Например, Фредерик Генрих если не на деле, то в душе симпатизировал армианам, а неприкрытая тяга его сына и преемника
[51] к вину, женщинам Вильгельма II Нассау-Оранского (1626–1650). и песням могла создать для него серьезные проблемы с занудами-кальвинистами, если бы не его преждевременная смерть от оспы в 1650 г. Покровительство Вильгельма III театру также вело к конфронтации с суровой кальвинистской моралью; и совсем неудивительно обнаружить, что некоторых священников и их жен, которые присутствовали на балу, устроенном графом Яном Морицем Нассауским после своего возвращения из Бразилии, «совсем не развеселило» представление, разыгранное среди публики совершенно голыми аборигенами Американского континента. Более серьезной, чем подобные мирские развлечения принцев дома Нассау, стала неоднократная (еще до 1648 г.) поддержка штатгальтерами французских католических королей против их мятежных подданных-гугенотов. Но в целом не будет чрезмерным упрощением сказать, что после 1618 г. духовенство рассматривало принцев Оранских в качестве своих естественных защитников против якобы свободомыслящих «развратников» — проремонстрантских правителей провинции Голландия в целом и Амстердама в частности. Кальвинистские проповедники были склонны раздувать пламя прооранжистских настроений среди нижней прослойки среднего класса и народных масс, откуда многие из них и вышли. Этот союз дома Оранских с ортодоксальной кальвинистской церковью имел особое значение во времена национальных потрясений, таких как французские вторжения в 1672 и 1748 гг., когда можно было вывести на улицы городов мелких бюргеров и городской пролетариат, дабы оказать давление на засевших в ратушах правителей-олигархов.
Другим долгосрочным результатом кризиса 1618–1619 гг. явилось то, что люди вообще, а правители в особенности стали больше, чем раньше, заботиться о соблюдении внешних ортодоксальных признаков. Даже хотя такое поведение зачастую было скорее кажущимся, чем настоящим, порой оно делало гражданские власти более подверженными давлению духовенства. Отстранение католиков и инакомыслящих протестантов от службы, хотя это нигде полностью не применялось во все времена, практиковалось достаточно широко, чтобы побудить многие семьи высшего сословия перейти в кальвинизм в течение следующих полутора столетий. Пуританская сторона кальвинизма также усилилась в результате влияния Дордрехтского синода, на котором священнослужители подвергли критике склонность нидерландцев «к свободе и удовольствиям». С этого времени члены кальвинистской церкви стали объектами строжайшего надзора со стороны своих консисторий, которые часто вмешивались в самые интимные дела. Празднование «папистских праздников», таких как Рождество и канун Нового года, повсеместно осуждалось, театры и танцы объявлялись как минимум пагубными развлечениями. Однако кальвинистам так и не удалось полностью запретить подобные увеселения, а в таких многонациональных центрах, как Гаага и Амстердам, они практически не смогли даже повлиять на них. С другой стороны, в сельской местности, мелких городах и остальных провинциях проповедникам удалось в большей, чем в Голландии, степени постепенно навязать пуританский образ мышления и поведения многим представителям среднего городского сословия, а также крестьянству.
Воеций, ревностный пастор-долгожитель, добился закрытия театра в Леувардене, где он имел поддержку непоколебимого штатгальтера — кальвиниста Фрисландии, однако театр Амстердама пережил нападки духовенства в течение долгих лет. В Амстердаме также, к великому неудовольствию проповедников, процветали музыкальные салоны и танцевальные заведения; и даже гостиницы, обслуживавшие высокопоставленных клиентов, позволяли своим гостям устраивать в дальних номерах пирушки с вином, женщинами и распеванием песен. Такие гостиницы не содержали музыкальных оркестров ради привлечения посетителей, как это делали некоторые заурядные таверны, предпочитая вместо этого искушать жажду ожидаемых клиентов широким выбором французских, испанских, рейнских и даже греческих и итальянских вин. Некоторые музыкальные и танцевальные салоны представляли собой более или менее замаскированными бордели, но имелись и такие, которые предлагали музыку без непристойных развлечений. Ночная жизнь и разнообразие увеселений в Амстердаме не являлись характерными для остальных Семи провинций, где в большинстве своем вели более умеренный образ жизни. Особенно заметно это было по Зеландии, где в 1570-х гг. прочно укоренился кальвинизм и где правители, видимо, оказались более ревностными верующими и поэтому более готовыми к сотрудничеству с духовенством, чем их коллеги во всех остальных местах. Голландский католицизм также находился под сильным влиянием своего насильственного подчинения кальвинистскому пуританству и аскетизму, что можно видеть, сравнивая его внешние проявления с более пышными примерами южных и восточных соседей. Нечто подобное произошло с католицизмом в Англии, благодаря его положению относительно доминирующего протестантства.
Голландская реформатская церковь также стремилась по-своему направить ход интеллектуальной жизни посредством пяти провинциальных университетов, основанных один за другим между 1575 и 1636 гг. В дальнейшем такая тенденция только усилилась благодаря событиям 1618–1619 гг., когда существующие университеты «очистили» от всех преподавателей, которые безоговорочно не поддержали решений Дордрехтского синода. Но и здесь триумф контрремонстрантов оказался неполным. Впредь настоятельно требовалось принесение «клятвы верности» доктрине всеми священниками, профессорами и преподавателями, однако она часто принималась при условии индивидуального толкования, а иногда даже учитель, который отказался принимать ее, тем не менее назначался на должность. Профессора-ремонстранты, такие как знаменитый классический ученый и поэт, преподобный Каспар Барлеус, нидерландский ученый и писатель, изгнанный в 1619 г. из Лейдена, позже получили места в Амстердамской академии, или, как ее называли, «Прославленной школе», а также в других учебных заведениях, которые имели более уступчивое руководство. В кальвинистских университетах, как и в католических других стран, глубоко укоренились философия Аристотеля и догма позитивизма, однако у реформатских членов университетского совета не хватало власти — а зачастую и желания — полностью подавить прения, о чем свидетельствовал не имеющий силы запрет, который они наложили на распространение картезианской (декартовской) философии в Лейдене. Даже в Утрехте, ставшем бастионом кальвинистского фундаментализма за сорокалетнее пребывание пылкого Воеция на посту главного профессора теологии (1636–1676), на преподавательскую должность в 1649 г. был принят ремонстрант — при условии, что его назначение не будет рассматриваться в качестве прецедента. И наконец поддержка провинциального суверенитета правителями-олигархами обычно давала уверенность, что если квалифицированный педагог не был принят в одном месте, то он мог найти другой город, где власти оказывались не такими придирчивыми.
