Так что кальвинистскую миссионерскую деятельность в Восточной и Западной Индиях следует рассматривать в свете жесткой подчиненности церкви государству. На родине кальвинистские ортодоксы были достаточно сильны, чтобы в окончательных инструкциях Ост-Индской компании 1650 г. генерал-губернатору и его совету «под руководством Ваших Превосходительств было предписано следовать в Восточных Индиях «истинной реформированной христианской религии», как определялось Дордрехтским синодом в 1618–1619 гг., не допускать публичного отправления любого другого вероисповедания, а самое главное — не проявлять терпимости к папизму». На деле же чиновники компании в Азии действовали не столь непреклонно, как предписывала им данная инструкция, хотя, естественно, их отношение менялось в зависимости от времени, места и обстоятельств. Во всяком случае, директора редко настаивали на проведении строго официальной политики, да и поддерживать ее можно было только в тех местах, где компания обладала не вызывающей сомнений юрисдикцией и где это можно было позволить — как, например, в хорошо укрепленной Батавии — игнорировать религиозные чувства соседних правителей и народов. Во всех остальных местах компания вела себя осторожно. Например, в 1627 г. миссионерам на Формозе (Тайване) было велено распространять христианство как можно менее навязчиво, дабы не возбудить ненависти могущественных правителей соседних Японии и Китая.
Отношение кальвинистов-ортодоксов к протестантским инакомыслящим за морем являлось еще менее терпимым, чем в Европе. В Батавии в 1743–1749 гг. лишь одним лютеранам позволили создать свою первую официально признанную конгрегацию. И это спустя целых 100 лет после того, как они получили такие привилегии в Амстердаме, примерно в то же самое время, когда их запоздало признали на Кюрасао и в Западных Индиях. Временная задержка веротерпимости в Южной Африке была еще более продолжительной, даже несмотря на значительные пропорции лютеран — солдат родом из Германии и поселенцев в районе мыса Доброй Надежды. До самого 1780 г. им не позволялось иметь в Кейптауне собственного священника. Однако проведению частных религиозных обрядов протестантскими инакомыслящими никогда не препятствовали, и эта «более слабая братия» создавала лишь относительно незначительные проблемы. С самого начала и до конца кальвинистские священники на Востоке были в основном заняты сражением на два фронта, против столь же воинственных, как их собственное, вероучений — римского католицизма и ислама.
Распространению кальвинизма на Востоке препятствовали три неблагоприятных условия. Во-первых, во многих районах уже прочно утвердился католицизм. Во-вторых, пышные обряды и роскошные церемонии римской церкви намного сильнее привлекали азиатов, чем голые стены церквей последователей Кальвина. И в-третьих, католических миссионеров было значительно больше, и они, как правило, работали намного активнее своих протестантских конкурентов. Если начать с последнего пункта, то в 1647 г. в регионе, раскинувшемся от Цейлона (Шри-Ланки) и Коромандельского берега до Молуккских островов и Формозы (Тайваня), насчитывалось всего 28 кальвинистских священников. В Батавии, с населением в 20 тысяч душ в 1670 г. и около 16 тысяч в 1768, в 1669 г. было только шесть священников, восемь в 1680, 27 в 1725 (часть из них еще только дожидалась назначения на пост) и 12 в 1749 г. К концу XVIII столетия их осталось только один или два. Такое количество выглядит просто мизерным по сравнению с португальскими, испанскими, французскими и итальянскими священниками, трудившимися на ниве азиатского католического миссионерства. Например, католические общины на Цейлоне XVIII в. обычно имели намного больше проповедовавших им священников — даже несмотря на то, что их присутствие на голландской территории считалось незаконным, — чем их было у всех протестантских конгрегаций на острове. Более того, как указывалось выше, священники часто были людьми женатыми, которых постоянно переводили с места на место, тогда как католические соблюдали обет безбрачия и обычно оставались на одном месте по многу лет, а зачастую и до конца жизни.
Что касается большей привлекательности римского католицизма, то, когда португальский иезуит Антонио Кардим, будучи заключенным в Малакке, спросил местного голландского священника, почему нидерландцы терпимо относятся к мусульманским мечетям и языческим храмам, но не к католическим церквям, тот честно ответил, что если бы католические церкви были разрешены, то его собственная паства зачастила бы в них. Что было чистой правдой. За все время существования Голландской Ост-Индской компании кальвинистские священники не могли конкурировать с католическими на равных. Евразийские общины Батавии, Малакки, Коромандельского берега Цейлона и Малабарского берега, как только им выпадала такая возможность — и часто подвергая себя немалому риску, — оставляли кальвинистского священника проповедовать перед пустыми скамьями, пока сами слушали праздничную мессу или тайно крестили своих детей и совершали брачные церемонии у проезжего католического священника. С протестантской точки зрения распространение двух вероисповеданий являлось неким религиозным эквивалентом Закона Грешема
[53], вместе с «папистским идолопоклонничеством» постоянно набирающим силу в ущерб «истинной реформированной христианской религии».
Столь же убедительно было подтверждено общее превосходство католического миссионерского персонала и методов его работы над своими соперниками. Кун и ван Димен оказались двумя единственными мирянами — кальвинистами, сокрушавшимися по поводу успеха papen — папистов, как они называли католических священников. «В этом отношении, — писал ван Димен Heeren XVII в 1631 г., — они (то есть испанцы) значительно превосходят нас, и их священники проявляют куда большее усердие и рвение, чем наши обычные и внештатные проповедники». Это было сказано в отношении миссионерской деятельности на Формозе (Тайване) в то время, когда для голландских «сеятелей семени Евангелия» перспектива выглядела действительно многообещающей. То же самое происходило и на Цейлоне, где после заключения перемирия с Португалией в 1644 г. церковный совет в Батавии отмечал, что теперь papen смогут «пристроить свой чудовищный недоношенный плод» прямо под стенами голландских крепостей. Подобные жалобы, сформулированные, как правило, несколько более приличным языком, без конца приходили с островов Солор к востоку от острова Флорес, из Малакки и отовсюду, где соприкасались обе религии. Даже после полного изгнания с Цейлона всех португальских священников в 1658 г. католицизм на этом острове сохранился и оживился усилиями ораторианцев — священников-миссионеров из Гоа, которым удавалось тайно работать как среди тамилов, так и сингалов.
Такое положение дел имело последствия и в Европе, где гугенотский священник-изгнанник Пьер Жюрье пытался опровергнуть широко распространенное мнение, будто протестанты по сравнению с католиками проявляли меньшее — если вообще проявляли — рвение в распространении христианства за морями. Как ни странно, он не упоминал относительно успешную (хоть и недолговечную) миссионерскую деятельность голландцев на Формозе (Тайване), зато писал о массовых обращениях краснокожих в Новой Англии, совершенных Джоном Коттоном и Джоном Элиотом. Пример оказался не слишком убедительным, поскольку он, по-видимому, не знал, что разразившиеся в 1675 г. Индейские войны уничтожили все следы этого зыбкого успеха. Утверждения Жюрье имели под собой более твердую почву, когда он заявлял, что одной из причин относительно малого количества протестантских миссионеров на Востоке являлась нехватка кальвинистских священников в самих Соединенных провинциях — дабы противостоять католикам и протестантским инакомыслящим.
