Если роль кальвинизма как сподвижника великой торговой компании на Востоке трудно назвать вдохновляющей, то в равной степени это относится и к его участию в атлантической сфере деятельности Голландской Вест-Индской компании, которая распростерлась от Западной Африки до Американского материка. В Новой Голландии или Нидерландской Бразилии, с их шатким в основном положением с 1630 по 16 54 г., священникам приходилось соперничать не только с португальскими поселенцами-католиками, но также и с евреями, в значительных количествах эмигрировавшими туда из Европы. В Ресифи, так же как и в Батавии, высшие чиновники компании часто равнодушно относились к исполнению законов, дискриминировавших католиков и (в меньшей степени) евреев. В частности, принц Иоганн Мориц Нассау-Зигенский, который вполне успешно правил Пернамбуку с 1637 по 1644 г., взял за привычку игнорировать или увиливать от постоянных требований местных синодов, чтобы он строго запретил публичное отправление «папистских суеверий и идолопоклонничества». В этом его поддерживало большинство директоров на родине, которые точно так же «предпочли набожности выгоду», хотя среди них имелись и непримиримые кальвинисты. Кальвинистские священники обнаружили, что в Южной Америке, как и в Азии, где местные власти проявляли к ним некоторую терпимость, они не в состоянии на равных условиях конкурировать с «католическими попами». За 24 года существования Нидерландской Бразилии обращенные в кальвинизм католики встречались столь же редко, сколь куры с зубами. Что еще больше усугубляло — с точки зрения реформатских священников — положение, так это то, что многие голландцы, женатые на местных португалках, бросали свою религию, чтобы оказаться в объятиях веры собственных жен. То же самое происходило при недолговечной голландской оккупации Луанды и Бенгелы в Анголе в 1641–1648 гг.
В своих усилиях создать кальвинистские общины среди необращенных американских индейцев миссионеры добились больших успехов, будь то говорившие на тупи племена или каннибалы, говорившие на тапуа. Причина была предположительно та же самая, что и в случае охотников за головами с Формозы
[57], — отсутствие соперничества со стороны «старейшей» религии. Нескольких из этих молодых дикарей отправили в Нидерланды для обучения, а в 1641 г. в Энкхёйзене издали кальвинистский катехизис на языке тупи для распространения религии среди новообращенных индейцев Бразилии. К несчастью, не сохранилось ни одного экземпляра, а проект по переводу Библии на тупи так и не был воплощен в жизнь. Несколько обученных в Голландии тапуа по возвращении в Бразилию снова вернулись к своему первобытному состоянию, однако у них сохранились воспоминания и некоторые симпатии к тому, чему они научились. Португальские миссионеры-иезуиты, посетившие индейские поселения в глубине страны вскоре после окончательного изгнания оттуда голландцев, пришли в ужас, обнаружив, что «множество местных жителей оказались кальвинистами и лютеранами, словно они были уроженцами Англии или Германии». Падре Антонио Виэйра из иезуитского Общества Христа и его коллеги вскоре уничтожили все следы протестантизма, которые в противном случае могли бы сохраняться во внутренних районах Северо-Восточной Бразилии столь же долго, как и на Формозе (Тайване).
Обстоятельства существования голландской реформатской церкви в Новых Нидерландах (в 1624–1664 гг.) в ряде случаев проявляли те же самые черты, которые были характерны для ее деятельности в Восточных и Западных Индиях. Подыскать священников — добровольцев для службы в этой далекой и довольно негостеприимной земле было не менее трудно. Heeren XIX также добились, чтобы церковь в Северной Америке находилась в прямом подчинении гражданской власти, хотя в итоге это имело благотворный эффект. Паписты в этом регионе не представляли угрозы, поскольку имелись лишь кратковременные контакты с миссионерами-иезуитами во Французской Канаде. Кальвинистские священники тратили большую часть времени и энергии на борьбу с присутствием протестантских инакомыслящих и (после 1654 г.) евреев, чем на заведомо неблагодарное занятие по обращению краснокожих. «Мы мало что можем сообщить об обращении здешних язычников-индейцев, — писали два священника из Новых Нидерландов в 1657 г., — и не видим способа для исполнения этой задачи, пока они превосходят наших людей силой и количеством и не поддаются какому-либо приобщению к цивилизации. А также пока наши люди не подадут им лучший пример, нежели то, что они делали до сих пор». Питер Стёйвесант (1612–1672), последний голландский губернатор колонии (с 1647 по 1664 г.), будучи ревностным кальвинистом, в большинстве случаев поддерживал усилия местных священников по запрету или полному подавлению всех форм религиозного инакомыслия, однако директора обладали более широкими взглядами. Они велели ему (в апреле 1663 г.), чтобы он не был слишком суров с протестантскими инакомыслящими, поскольку это может неблагоприятно отразиться на колонии, препятствуя иммиграции и вынуждая уже проживающих там людей уезжать. Ему следовало смотреть сквозь пальцы на некальвинистов, отправляющих собственные обряды богослужения, — при условии, что они делают это сдержанно и не вызывают раздражения у своих соседей-ортодоксов. Религиозная терпимость, напоминали Heeren XIX своему губернатору, в значительной мере способствовала процветанию Амстердама, и они считали, что это будет в равной степени выгодно и для Новой Голландии. Это не являлось единичным примером веротерпимости, поскольку и Heeren XIX, и бургомистры Амстердама неоднократно вмешивались в события, дабы защитить лютеран, меннонитов, квакеров и иудеев от чрезмерно ортодоксальных фанатиков из числа кальвинистских священников в колонии и их сторонников в синодах и классисах на родине.
Что касается прогресса — или, скорее, его отсутствия — в распространении кальвинизма в Суринаме и в голландских колониях в Западных Индиях в XVII и XVIII вв., то о нем, пожалуй, чем меньше сказано, тем лучше. Суринам с гуманитарной точки зрения, несомненно, стал позорным пятном Голландской тропической империи, и садистские зверства, упрямый эгоизм и близорукая алчность нескольких поколений плантаторов и их надсмотрщиков сделали распространение любой формы христианства невероятно сложным. Как отмечал в XVIII в. один из губернаторов Суринама: «Обращение так называемых христиан в колонии должно быть похоронено до того, как появится хоть какая-то надежда на обращение язычников». Здесь, как и повсюду, имелось несколько единичных священников, которые исполняли свой долг, и протестантских инакомыслящих, известных как лабадисты, исповедовавших своего рода христианский коммунизм, и гернгутеров, являвшихся ответвлением «Моравских братьев»
[58] или «Братского единения», работавших здесь в различные периоды времени, однако тропические болезни и в той или иной степени скрытая враждебность плантаторов не позволили им добиться результатов, соизмеримых с их самоотверженными усилиями. По схожим причинам и католические миссионеры, которые действовали в Суринаме в течение нескольких лет (в 1683–1686 гг.), не достигли долгосрочных результатов, прежде чем умерли от лихорадки, и их миссия была восстановлена лишь в 1786 г. Однако не следует забывать, что Суринам предоставил убежище такой влиятельной еврейской общине, как сефарды, которая была создана здесь во второй половине XVII в. и в ближайшие 100 лет достигла значительного процветания.
